Эксперт: в отношениях России и ЕС глубокий застой
В начале октября президент Франции Николя Саркози поделился с журналистами «новой старой» идеей усилить сотрудничество ЕС с РФ в области экономики и безопасности, которая, как ожидается, будет обсуждаться на российско-немецко-французском саммите в Довилле в конце октября. О том, почему шансы нового проекта весьма малы и он не является вызовом НАТО, в интервью «Росбалту» рассказал руководитель программы «Россия – ЕС» финского Института международных отношений, в прошлом сотрудник Института Европы РАН Аркадий Мошес.
— Почему, как вы считаете, французскому президенту пришла в голову подобная идея?
— Это связано с несколькими факторами. Во-первых, Франция в своей российской политике традиционно обращает внимание на измерение безопасности. Достаточно вспомнить, что документы начала 2000-х гг., которые подписывались между ЕС и Россией по вопросам безопасности, приходились именно на время президентства Франции. Во-вторых, сейчас активизируется диалог по вопросам безопасности с участием Германии и одновременно начинает возникать идея о расширении Веймарского треугольника и потенциальном превращении его в четырехугольник с участием Берлина, Парижа, Варшавы и Москвы. В-третьих, данная идея – это естественная реакция крупных европейских государств на тот факт, что в формате Россия-ЕС сотрудничество в области безопасности не развивается. Поэтому, мне кажется, людям, которые делают российскую политику в Париже, показалось логичным выступить вот с такой инициативой.
— Какое конкретное предложение могут позволить себе Франция и Берлин? Что именно они могут предложить Москве?
— С точки зрения конкретики, разговор очень тяжелый, это одна из главных проблем. В Европе нет недостатка в форматах – всеобъемлющих, многосторонних и более узких, – в рамках которых подобные темы могли бы обсуждаться. Но как-то вот обсуждения много, дискуссий много, а на уровень конкретного сотрудничества все переводится с трудом.
Когда несколько месяцев назад по инициативе Москвы и Берлина зашла речь о создании нового комитета между Россией и ЕС, который бы занимался вопросами безопасности, там всплыла тематика, прежде всего, урегулирования конфликтов, в частности конфликта в Приднестровье. В результате, этому комитету хотя бы в теории удалось определить свою нишу.
Определить такую же нишу для новой инициативы, мне кажется, будет достаточно сложно, потому что те конкретные направления сотрудничества, которые так или иначе обсуждаются, они обсуждаются между Москвой и Брюсселем уже лет пятнадцать. Это проекты, связанные с использованием российских космических возможностей, с сотрудничеством в урегулировании конфликтов в Африке, но всего этого явно недостаточно. И в этом смысле придать инициативе узнаваемость будет очень трудно.
— С чем связаны эти трудности?
— На мой взгляд, эти проблемы связаны с тем, что институционального сближения между Россией и ЕС не происходит, с тем, что в отношениях между Россией и Европой наблюдается очень серьезный застой. Он очевиден фактически на всех направлениях: не происходит нормативного сближения. Возьмите сферу экономики, и увидете, что Европа играет по одним правилам, а Россия – по другим. Это сведено к вопросу о ВТО, но по сути это гораздо более широкая проблема.
То же самое в области безопасности. Если мы посмотрим на всю дискуссию вокруг инициативы Дмитрия Медведева, выдвинутой два года назад, то, несмотря на все позитивные изменения климата, становится понятно, что на самом деле все это обсуждение показало, насколько одинокой является Россия. Все западные контрагенты России совершенно четко заявляют, что их устраивает европейская система безопасности, основанная на НАТО и ОБСЕ.
Россию такая система сначала не устраивала полностью, сейчас начинается поиск каких-то более компромисных формулировок, что уже привело к определенному возрождению ОБСЕ, но этого недостаточно. Россия выступает за серьезный пересмотр общеевропейской архитектуры безопасности, Европа же выступает за ее частичную адаптацию. И это достаточно большие проблемы, которые неминуемо проецируются на конкретные вещи.
И, естественно, никуда мы не денемся от того, что Россия не отказалась от претензии на то, что ей должна быть предоставлена особая сфера влияния на постсоветском пространстве. Может быть, на практике какое-то молчаливое признание этого и происходит, но, тем не менее, в целом такая постановка вопроса Западом признана быть не может, и поэтому, как только речь будет заходить о каких-то форматах сотрудничества на постсоветском пространстве, это неминуемо будет вылезать.
— Возможно ли вообще более глубокое сотрудничество между ЕС и Россией, или же эта инициатива обречена на то, чтобы стать сугубо франко-германо-российским проектом?
— В настоящий момент я не вижу особой перспективы углубления сотрудничества между Россией и ЕС в области безопасности, потому что здесь, как уже говорил, недостатка в форматах нет, есть проблема с определением реальной повестки и есть проблема с определением стратегического курса – что делать и зачем это делать.
Европа, как и весь Запад, и здесь я имею в виду НАТО, а не ЕС, видят тот позитив, который гипотетически можно было бы получить от более интенсивного подключения России к собственным инициативам в Афганистане, может быть, в Африке, где угодно. Но у России тут движение асимметричное. Поэтому я не вижу возможности перерастания этой инициативы в какой-то всеобъемлющий прогрессивный проект.
Более того, я очень скептически отношусь и к этой инициативе, потому что я считаю, что двусторонние и даже многосторонние форматы не могут в полной мере компенсировать отсутствие прогресса на общем уровне. Есть шанс, что мы получим очередную декларацию, которая подтвердит хорошие намерения, но это будет далеко не первая декларация такого рода. Что Франция, Германия и Россия могут сделать в обход основных структур и механизмов ЕС, мне не очень понятно.
— Является ли этот проект в какой-то степени вызовом НАТО?
— Он не является вызовом НАТО. НАТО, пойдя по пути перезагрузки собственных отношений в области безопасности с Россией, на мой взгляд, продвинулась гораздо больше, чем Европейский союз. Несмотря на все опасения, которые в ее отношении высказываются, у НАТО есть практическая повестка дня, которой она занимается. Эта повестка дня частично старая – территориальная оборона стран-членов, а частично новая, – и поэтому НАТО оказалась в Афганистане.
У Европейского союза в этом смысле нет практически ничего. Единое пространство внешней политики и политики безопасности ЕС пока не возникает. И возникнет ли оно в обозримой перспективе, это большой вопрос. Поэтому европейская политика в области безопасности и НАТО конкурентами не являются. И соответственно европейское сближение с Россией в области безопасности не противоречит натовскому сближению в области безопасности, оно может его только как-то поддержать и подкрепить.
Я-то думаю, что последние европейские инициативы об интенсификации сотрудничества как раз в известной степени демонстрируют некую зависть в адрес США и НАТО относительно того, что этим двум игрокам удалось достигнуть в отношениях с Россией. Хотя понятно также и то, что прогресс в отношениях между Россией и НАТО уже, по сути, достиг своих лимитов.
— Кому был бы более выгоден проект, предложенный Николя Саркози, – России или Европе?
— Союз был бы, безусловно, выгоден и России, и Европе. Россия получила бы принципиально другие перспективы для своей модернизации и экономического развития, а также гарантии беспроблемного развития своих дальневосточных территорий. То есть экономические и геополитические плюсы для России очевидны.
Плюсы для Европы тоже, впрочем, очевидны, потому что Европа точно так же сталкивается с азиатским вызовом, хотя он носит несколько другой характер. Для Европы вызов, исходящий из Азии, – это, прежде всего, перспективы собственной деиндустриализации, ухода инвестиций в Азию, только за этим последует снижение влияния Европы. То есть Европа могла бы несколько уменьшить негативные последствия данных процессов.
Я не хотел бы сравнивать, кто выиграет больше, но если мне приходится отвечать на этот вопрос, то я скажу, что больше выиграла бы Россия просто потому, что ее экономика в пятнадцать раз меньше европейской. Но в любом случае мы говорим о гипотетических вещах.
Я же приветствовал бы развитие российско-европейских отношений по пути фундаментального сближения в области того самого пресловутого создания четырех общих пространств, то есть, по сути, интеграции. Но как реалист я понимаю, что в ближайшее время это невозможно, потому что условием такого сближения, как бы нам этого ни хотелось, являются колоссальные фундаментальные сдвиги в российской политической и экономической системе, которых, на мой взгляд, не происходит.