Гуманизм с нечеловеческим лицом

Инерция – великая вещь. Многое в нашей жизни живет исключительно в силу инерции некогда мощного толчка. Существование ООН можно смело отнести к такого рода явлениям. После вторжения США в Ирак от былого влияния этой организации остались одни рожки да ножки.

К сожалению, сила инерции существует не только в мире реальном, но и в мире идеальном, в мире наших представлений. Так, отечественные дипломаты до сих пор пытаются жить в условиях 20-летней давности. Между тем, геополитические гири давно уже смещены, статус ООН уменьшается, статус единственной сверхдержавы растет. Нежелание мириться с этим так же глупо, как и простое игнорирование свершившегося факта: ООН теперь всего лишь клуб пикейных жилетов. Если можно безнаказанно принимать решения о начале вооруженного вторжения, то смысл существования ООН утрачен.

Однако в российской дипломатии, видимо, не теряют надежды на восстановление условий постялтинского мира. Кому-то почему-то кажется, что их страна не должна отвоевывать новые берега влияний, а может спокойно пребывать на увядших лаврах былой мощи, помахивая рукой на заседаниях дряхлой ООН. Однако даже здесь неутомимые дипломаты РФ умудряются получать щелчки по носу.

Под началом России в сотрудничестве с некоторыми странами постсоветского пространства была разработана резолюция под названием «Недопустимость определенных видов практики, которые способствуют эскалации современных форм расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости». Суть ее в том, что чествование участников «Ваффен-СС», открытие памятников и прославление нацистов осуждается, равно как и попрание памяти победителей, вкупе с эксгумацией и переносом останков.

Любопытный итог голосования: 118 государств – за, 55 – воздержались, 1 – против. Против, как нетрудно догадаться, выступили США. Евросоюз поголовно воздержался, вместе с Украиной. Таким образом, картина мира, сложившаяся в головах у наших дипломатов, прямо противоречит картине мира в США, и косвенно – картине мира Европы. А ведь как бы стремимся им соответствовать, объявляем курс на сближение с Западом…

Если же серьезно попытаться разобраться с этой ситуацией, то станет ясно: никакие законы о фальсификации истории не спасут мир от нового тренда пересмотра итогов Великой войны. Этот пересмотр идет уже давно, и реакция России на него явно опоздала. Мало того, она оказалась неадекватной столь мощному течению.

Почему это произошло? Потому, что «молодая» Россия не до конца определилась со своим наследием. Мы живем в ситуации «тут помню, тут не помню». Помним о великих стройках 30-х годов и не очень хорошо помним жертв сталинского режима, жизнями которых оплачены эти свершения. Помним победу в войне и не любим вспоминать о миллионах, бежавших в плен к немцам от большевиков. Помним об индустриализации и не помним о коллективизации и голодоморе. Кстати, многие россияне так неистовствуют при упоминании об украинском голодоморе не потому ли, что не хотят помнить о своем собственном? О том, как крестьян травили ядовитым газом и прочих прелестях?

Мы не сформировали своего отношения к имперской России. Мы не имеем представления, кто победил, а кто проиграл в Гражданской войне. Мы ничего не знаем о том, как аукнулось энтузиастам из эмиграции их участие в борьбе с большевиками (так они поначалу воспринимали вторжение немцев в СССР). Мы даже к Ельцину не знаем, как относиться, что уж говорить о Сталине или Николае II. По-моему, мы даже не вполне представляем себе, кто мы такие. И почему мы сейчас живем именно так, а не иначе. Мы растеряны, потому что с частичной амнезией жить очень сложно. Практически невозможно. Мы, конечно, живем. Но можно ли назвать это жизнью?

Конечно, мы пытаемся не дать растоптать наше достоинство. Но стоит ли принимать для этого какие-то глупые резолюции?

В Латвии министр иностранных дел разделяет мировоззрение нациста, а мы приглашаем Латвию инвестировать в Калужскую область. Дескать, деньги не пахнут. Мы не уважаем себя и свое право на жизнь, но при этом требуем от других, чтобы нас воспринимали как великую страну и великий народ. Надо ли говорить, что такая двойственность может стоить нам государственности?