Дмитрий Шушарин: несвободные либералы
Время от времени интеллигенты начинают рассуждать об интеллигенции. Иногда из этого получаются «Вехи», а иногда — недавний памфлет Арины Холиной, который произвел возмущенное колыхание интеллигентских масс.
О «Вехах» вспоминать сейчас не будем, а вот восстановить историю интеллигенции в постсоветском обществе стоит. Это представляется сейчас весьма уместным и своевременным. Еще в 1994 году был сделан вывод о том, что отсутствие у интеллигенции и общества в целом ценностей, целей, принципов — всего того, что именуется «снами о чем-то большем», — может привести к самым печальным последствиям. К потере культурной элитой навыков самоанализа и самоидентификации, а также способностей к стратегическому целеполаганию. И главное — к возникновению пропасти между этикой и социальной практикой.
Тогда и в самом деле казалось, что вся беда в советских интеллектуальных и культурных суррогатах. О них до сих пор с яростью пишут современные авторы, в частности, упоминавшаяся Арина Холина. И не поспоришь — суррогаты, да.
Однако политические кульбиты на рубеже веков совершили обличители этих суррогатов, те, с кем в девяностые связывались надежды на возникновение и укоренение в обществе праволиберальной системы ценностей. Достаточно назвать имена Максима Соколова, Модеста Колерова и Михаила Леонтьева, дабы понять, что именно я имею в виду. Ныне их позиция ни левая ни правая, ни либеральная ни консервативная, ни рыба ни мясо. Они охранители. Что им скажут, то и будут охранять, причем на вторых ролях.
Праволиберальные иллюзии, которые связывались с Путиным, — а они были, не надо этого отрицать и этого стыдиться — кончились в 2002 году, с сортирной акцией «Идущих вместе» против Владимира Сорокина. С мечтами о русском экономическом чуде покончил арест Ходорковского, про которого с самого начала была ясно, что у него почти нет шансов выйти живым на свободу. Про ссоры со всеми соседями, антиукраинские и антигрузинские кампании и говорить нет смысла — все это стало фоном повседневной жизни страны.
Ну, и где все эти годы была славная русская интеллигенция? На своем месте. Она, как всегда, годила. И ждала поворота власти к светлому и чистому, вздыхала по славным перестроечным годам. Это те, кто постарше. Те, кто помоложе, — с них спрос невелик. Да и не в возрастных различиях дело — исторические традиции одни на всех.
А традиции эти, если присмотреться к последним пятидесяти-шестидесяти годам русской истории, не включают в себя привычку к самостоятельной общественной деятельности. Что оттепель, что перестройка — это все действия по команде сверху. Интеллигенция всегда была в мейнстриме, колебалась вместе с генеральной линией. Конформизм остается конформизмом, независимо от того, обличается культ личности или же восхваляется суверенная демократия.
Впрочем, не в соучастии в пропаганде беда, а в приятии управляемым принципов управления самим собой. О Сколкове принято говорить с иронией, и оно того заслуживает. Это если рассматривать его как действительно инновационный проект. Но нынешнее политическое устройство России таково, что самый главный критерий оценки любого проекта — это его соответствие принципам управления страной.
Так вот, Сколково — проект управленческий. Те ученые, что к нему допущены, никогда не проявят солидарности со своими коллегами, недавно протестовавшими против нищенских зарплат и стипендий в Российской академии наук. Как не проявляют ее те, кто занят в не столь уж малочисленных проектах, имеющих некоторое властное и не только властное финансирование. И дело вовсе не в рептильности, не в отношениях с властью, а в полном отсутствии корпоративной солидарности.
Это принципиально важно. Само существование интеллигенции как особого племени, в одном ряду с племенами олигархов, силовиков, управленцев и просто некой людской массой, является препятствием формированию русской нации. И во многом потому, что внутри этих племен практически отсутствует корпоративная солидарность. Нынешнее неототалитарное государство корпоративным не назовешь — это более высокая ступень развития, нежели то, что мы наблюдаем.
И вовсе не из желания понравиться власти, а по внутреннему убеждению в особом положении своего племени появляются порой в самых либеральных кругах самые дикие идеи. О статье Игоря Юргенса по поводу русской дикости говорить после Андрея Пионтковского нет смысла. Но у Юргенса хоть общие рассуждения. А конкретные предложения вполне либеральных интеллигентов бывают куда серьезнее.
Вот, например, достойнейший человек — проректор Высшей школы экономики Лев Любимов. Он хоронит русскую деревню как «источник социального загрязнения». Уже настораживает презрительный тон по отношению к десяткам миллионов сограждан. Вывод же таков: «Одно делать нужно немедленно — изымать детей из семей этих «безработных» и растить их в интернатах (которые, конечно, нужно построить), чтобы сформировать у них навыки цивилизованной жизни…То есть их надо из этой среды извлекать». Пол Пот горожан насильственно переселял в деревню, профессор Любимов предлагает обратный процесс. Кстати, уже «извлекают». Пока не в массовом масштабе, но на основании социальных показателей. Не алкоголизм и наркомания бывает тому причиной, а недостаток жилплощади.
Все это даже не социальный дарвинизм, а социальный расизм, который выдается за либерализм.
А если добавить к этому все более очевидные попытки создать при власти новую правую псевдолиберальную партию и назвать это почему-то «русский прорыв», то можно сделать вывод, что либеральная ниша в России свободна. Интеллигенция до либерализма не доросла. Именно так, потому что либерализм требует интеллектуальных и моральных усилий, способностей и потребностей в рефлексии и изрядной внутренней честности — всего того, что у русской интеллигенции не наблюдается с момента ее зарождения.
Речь сейчас должна идти о иной модели либерализма, которая может быть назван либерализмом социальным. О политическом союзе либералов с вменяемыми левыми силами. А праволиберальная ниша целиком отходит кремлевским политтехнологам, которые в нее нагадят и займутся чем-то другим.
Но правое и левое, социальное и индивидуальное, либеральное и не очень — все это требует от интеллигенции (культурной и интеллектуальной элиты, образованной части общества, просвещенных граждан — называйте как хотите) перехода в иное качество, обретения субъектности и самостоятельности. Из того, что этого не было в истории, не следует, что это в принципе невозможно.