Сергей Марков: почему неспокоен Кавказ

На Северном Кавказе фактически идет война нового типа, которая изменилась и по тактике, и по задачам своих действий. Изменился и противник. Прежде им являлся разного рода национализм, который наиболее ярко проявился в чеченском сепаратизме. Ему на смену пришел радикальный исламизм. Если национализм стремился захватить определенную территорию, образовать там какую-то власть и объявить о создании своего собственного независимого государства, то радикальный исламизм ведет подпольно-партизанскую борьбу за свое духовное влияние во всех мусульманских республиках. Ему важно не столько захватить власть, скажем в Карачаево-Черкесии или Дагестане, сколько укоренить свои идеи в регионе, импортировать их в Татарстан, Башкортостан. Исламские радикалы фактически отрицают национальность и стремятся объединить под своей властью шариата весь Кавказ. Сегодня можно уверенно говорить о том, что террористическое подполье радикального исламистского толка, действующее на Северном Кавказе, тесно связано с международным исламистским террористическим интернационалом.

Оно имеет четкие цели. Финальная цель высшего уровня — создать всемирный исламский Халифат, жизнь в котором должна быть устроена по аналогии режима талибов в Афганистане. Цель второго уровня — образовать кавказский исламский Халифат как плацдарм для борьбы за всемирный Халифат. Цель третьего уровня — породить хаос на Северном Кавказе, чтобы в этом хаосе захватить власть и потом создать исламский Кавказский Халифат.

Для возникновения хаоса важно стимулировать конфликты, которые террористы и пытаются разжечь, действуя сразу по нескольким направлениям. Это — конфликт между христианами и мусульманами, чтобы обострить радикализм в Российской мусульманской умме, сообществе. Именно поэтому громкие теракты в московском метро были проведены на Страстную неделю, в преддверии христианской Пасхи. Это — конфликт между кавказцами и остальной Россией, чтобы стимулировать отчуждение между ними. Прежде всего они хотят разжечь страх и ненависть москвичей к кавказцам, чтобы у тех возникла ответная ненависть в отношении Москвы. Это — клановое и межнациональное противоборство непосредственно в северокавказских республиках. Главная цель террористической атаки в Беслане — разжечь конфликт между осетинами и ингушами. Наконец, еще одна цель — породить напряжение между властью и обществом, недоверие населения к власти, не способной обеспечить безопасность. Тут непосредственная задача — запугать, как людей, так и во власти пребывающих, парализовать волю тех, кто борется против радикальных исламистов.

Сегодня в этом направлении искусственно раскручивается черкесский вопрос, который традиционно использовался против стабильности в России и Османской империей в свое время, и Британией в XIX веке, и ЦРУ в период “холодной войны”, когда в 90-е годы XX века создалась Конфедерация горских народов Кавказа с четкой задачей распалить огонь в регионе. Именно черкесы должны были стать главной бомбой, которая взорвет Россию. Но их эта доля удачно миновала, потому что спонтанно взорвалась Чечня. Однако сейчас чеченская война окончена, мир в основном установлен, в таких обстоятельствах недруги России планомерно вернулись к варианту “черкесской бомбы”.

Тут мы, к сожалению, многое прохлопали. Успешно разгромив чеченский сепаратизм, Москва расслабилась, ожидая, что после ликвидации эпицентра кавказской нестабильности в Чечне ситуация на Кавказе постепенно нормализуется без дополнительных усилий. И был упущен момент смены главного противника на Кавказе: от чеченского националистического сепаратизма к радикальному интернационализированному исламизму. У исламизма отличная от сепаратизма идеология, механизмы функционирования, регионы распространения, участники и сочувствующие. Соответственно и политика должна была быть изменена. С этой переменой Москва запоздала, а инициаторы “черкесского вопроса” уже успели многое осуществить. К примеру, кавказскую войну переназвали русско-кавказской, трагедию войны квалифицировали как целенаправленный геноцид против черкесов. Все эти идеи, как уже стало обычно, в большей степени развивала интеллигенция. Люди, которые работают в университетах, сидят в ученых советах, стали писать диссертации, читать лекции на эти темы. Можно сказать, на народные деньги преподают ложную версию истории, которая разжигает рознь между народами в стране.

За время “московской” паузы в кавказской политике радикальный исламизм успел укрепиться организационно, финансово, идеологически. И начал новый виток вооруженного противостояния с Россией. Цели остаются прежними: разжечь огонь гражданской войны на российском Кавказе, квалифицировать ее как целенаправленный геноцид против черкесов и устроить кровавый земельный передел — отделить карачаевцев и балкарцев, объявить отдельную черкесскую территорию единым государственным образованием, объявить о его отделении от России. Организаторы всего этого почти не скрывают свой дьявольский план, рассуждая о благе и свободе, которые они несут адыгским народам. Такое уже было в истории, и чем закончилось — на виду. Те адыги, которые выступили на стороне стареющей Османской империи, проиграли. И, уехав из Кавказа за рубеж, потеряли свой язык, свою интеллигенцию. Их нынешние потомки осознают: предки совершили катастрофическую ошибку. Адыги, которые поддержали Российскую империю, признав ее роль, выиграли. Они получили государственность, сохранили свою идентичность, смогли развивать свой язык, свою культуру, у них есть свой парламент, флаг, гимн, герб, национальный театр, кино, газеты, телевидение, университеты. И все это на деньги советского и российского бюджета. Россия — единственное место в мире, где адыги-черкесы у себя дома.

И все же сегодня ребром стоит вопрос, как нам противостоять радикальному исламизму и его террористическим организациям? Сейчас, когда стала более понятна новизна проблемы, ускоренно формируется качественно новая российская политика на Кавказе. Судя по выступлениям Дмитрия Медведева, как 1 апреля 2010 года в Дагестане, так и в других регионах, российская власть в основном выработала адекватную стратегию новой политики на Кавказе, которая сформулирована не “с потолка”, а после дискуссий в экспертных и политических кругах в Москве и на Кавказе. Она предполагает переход от пассивной обороны к активной. Трудно выловить террористов среди 8 миллионов пассажиров, которые ежедневно пользуются московским метро. А еще пара миллионов тех, кто ездит в автобусах. Террористов надо жестко ликвидировать, разрушать их организационные сети, ломать систему вербовки новых террористов, уничтожать центры подготовки “живых бомб”.

Главная социальная группа, представляющая интерес для террористических сетей в кадровом отношении, — молодежь кавказских мусульманских республик. Ее уязвимость: высокая безработица, идеологический вакуум. Наша задача выиграть борьбу с террористами за влияние на кавказскую молодежь. Второе направление — идеологическая борьба. На Кавказе, по сути, два ислама. Один традиционный, связанный с национальными адатами, традиционными нормами. Это наш российский ислам — умеренный, миролюбивый, привычный, спокойный. Второй — радикальный, связанный с террористами-исламистами, который пытается навязать шариат — религиозное мусульманское право — и ликвидировать адаты. В их противоборстве надо помочь нашему российскому исламу победить импортированный, радикальный. Для этого необходимо строить мечети с нашими имамами, создавать наши исламские университеты и медресе. Очень важно сократить до минимума обучение кавказской молодежи в интернациональных исламских центрах, а их выпускников взять под жесткий контроль.

К сожалению, идеология — самое уязвимое место кавказской политики нашего государства. Впрочем, не только кавказской. Российская элита страдает идеофобией — боязнью идеологии, заменив ее так называемым прагматизмом, который сам по себе в идеологической борьбе является контрпродуктивным и проигрышным. Особенно в ситуации, когда огромное большинство имущих власть во всех ее ипостасях слово “прагматизм” воспринимает как циничное разворовывание страны. Нам же сегодня нужна идеология, которая базировалась бы на исторической правде и способствовала дружбе и взаимопониманию народов.

Ведущую роль в этом направлении может играть отечественное телевидение, развивая позитивную светскую систему ценностей.. Но оно само пропитано духом рыночного фундаментализма и фактически навязывает стране идеологию потребительского общества в ее современной российской радикальной форме. Эта идеология безудержного потребительства активно пропагандирует асоциальные, аморальные образцы поведения. После того как моральные и социальные нормы буквально выжигаются асоциальным полукриминальным потребительским радикализмом, образуется ценностный вакуум, который и заполняется радикальными исламистскими идеями, противопоставляющими потребительской идеологии свои исламистские формы социальности, связывающие мораль с шариатом. Это означает, что, когда телевидение в погоне за прибылью де-факто пропагандирует асоциальные формы поведения, чуждые российскому обществу идеи, способствует умышленной фальсификации истории, оно укрепляет идеологический ресурс террористических сетей, делает их критику морального состояния общества более убедительной. Укрепляя же моральный климат в обществе, формируя идеологию единения, мы тем самым забираем у террористов тысячи их потенциальных сочувствующих.

Всерьез должно озаботиться государство и развитием светской системы образования на Северном Кавказе. В кавказских селах и крупных аулах молодые люди должны иметь возможность учиться в школе. Нужно сдвинуть пропорцию платного и бесплатного образования в сторону уменьшения платного. Чрезмерное платное образование отсекает от него детей из бедных семей, которые становятся легкой идеологической добычей радикалов. Следует увеличить в учебных планах часы на гуманитарные предметы: историю, философию, социологию, политологию, психологию, культуру, литературу. На этих уроках происходит формирование гражданского сознания. Последние годы происходит вымывание этих дисциплин из учебных курсов университетов и школ. Это грубая политическая ошибка, за которую мы расплачиваемся и слабостью гражданского общества, и размыванием гражданственности, и увеличением идеологической привлекательности террористов. Кроме основного образования надо развивать дополнительное: музыкальные, театральные кружки, проекты массового спорта, школьные и студенческие конференции, летние школы. Вот действует “Кавказский Селигер”, но нужна разветвленная сеть молодежных летних и зимних лагерей, где проводилась бы серьезная идеологическая работа с разными группами молодежи.

Еще одно ключевое направление борьбы с радикальным исламизмом — удар по финансовым ресурсам. Их у террористов три: два внешних и внутренний. Первый — это террористические деньги от “Аль-Каиды” и подобных ей организаций. Второй внешний — деньги, идущие на социальные и религиозные проекты из мусульманских стран. Террористические сети смогли установить частичный контроль над каналами их распределения в России. Разумеется, их надо жестко отсечь от этих каналов. К сожалению, за время известной паузы террористические сети смогли сформировать и третий канал поступления денег — систему внутреннего финансирования, которая базируется на крышевании бизнеса в северокавказских республиках и даже городах-миллионниках. Нынче эта система стремится к формированию своеобразного “северокавказского ХАМАСА”, который является не только военным, политическим и идеологическим феноменом, но и социально-экономической структурой.

Стоит задуматься, как такое вообще оказалось возможным? Кто должен был выявить и разрушить систему крышевания бизнеса исламистскими террористическими сетями в самой России?! Даже из того, что обозначено в этой статье, видны упущения и провалы государства в выполнении своих важнейших функций. Оно сегодня не может ни остановить почти насильственную алкоголизацию населения, ни защитить его от криминала, ни укротить коррупцию в правоохранительной системе, ни обеспечить достойную зарплату и социальные нормы проживания простого человека, ни образумить телеканалы, пропагандирующие жестокость, разврат и наживу… Вот и получается: какая страна, такой трижды Кавказ! Стоит ли удивляться, почему там снова запахло порохом?