Собянин и отрицательный мультипликатор коррупции
Первые шаги бывшего главы аппарата правительства Сергея Собянина на поприще мэра Москвы оценены значительной частью населения города с таким недоумением и огорчением, что впору спросить — простите, ведь ни от кого не скрывалось, аппаратом какого именно правительства заведовал нынешний градоначальник? Даже если абстрагироваться от любых материй, кроме родного ситца Трехгорки, именно это правительство имело, начиная с 2001 года, не только веские причины отправить Юрия Лужкова на покой, но даже и повод, который был бы признан подавляющим большинством населения страны достаточным для простительной для realpolitik мести. Все же все мы понимаем и помним, что не Евгений Примаков, ныне спокойно себе не отсвечивающий в Торгово-промышленной палате при полном отсутствии в свите как богатых торговцев, так и сколь-нибудь разумных промышленников, а именно Лужков был реальным политическим соперником Владимира Путина на его первых президентских выборах — да и оставался им, пожалуй, до вторых, хотя бы как напоминание. Именно это правительство безучастно наблюдало за деградацией бюджетной системы города, развлечениями строительного комплекса Москвы, развивающимся коллапсом транспортной системы, с которым, увы, в ближайшие пять лет не сделали бы ничего ни Александр Лебедев, ни Майкл Блумберг, не сделает и Собянин — такого масштаба проблемы не снимаются за полгода, они формировались 20 с лишним лет.
И вот глава аппарата этого правительства, как минимум не имеющего достаточной компетенции в анализе происходящего в крупнейшем регионе России по численности населения, сменяет мэра Москвы. Ведь Собянин в последние годы — профессиональный исполнитель: все симпатии к нему прошлых лет в околоправительственной среде связаны именно с принципиальным отсутствием у него содержательной точки зрения на любую проблему в сочетании с высоким профессионализмом бюрократа в наилучшем значении этого термина. Не удивлюсь, если у нового мэра просто атрофировалась способность принимать самостоятельные решения: именно отсутствие собственных политических целей и превращает человека в хорошего чиновника и убивает в нем политика. Но от кого мы в данном случае ждем решений проблем Москвы? От тех, кто ни год, ни три, ни пять лет назад не видел их в упор из Белого дома? Уже достаточно того, что Собянин принимает какие-то решения: ведь помимо Минфина и Минтранса городом по-прежнему федеральные ведомства не интересуются, считая его «отрезанным ломтем».
И все же, у Сергея Собянина есть, по существу, одно преимущество перед лицом большинства крупных федеральных чиновников. В течение как минимум последнего десятилетия в публичном поле ни разу не появлялась информация, которая могла бы быть воспринята как признак личной коррумпированности этого чиновника. Коррупция в федеральных ведомствах бывает двух типов. Первая — взяточничество в той или иной форме: в этом случае чиновник является элементом системы ограничений на работу бизнеса, «поднимая шлагбаум» перед каким-либо бизнес-проектом (в практике последних лет — дураков нет, как правило, коррупционным бизнес-проектом). Этот тип коррупции именуется «откатом»: синонимом следует использовать термин «взятка», чиновник и бизнесмен — разные стороны процесса. Вторая — система «распила»: в этом случае чиновник и бизнесмен — или по одну сторону от вскрываемого сейфа Федерального казначейства, или просто одно и то же лицо. Как правило, чиновник в этом случае является организатором коррупционного бизнес-проекта в области госуправления — криминалисты всего мира именуют это «хищением». Хотя нередко организатор «распила» пользуется услугами по «откату», это разные стороны одного явления. Вы будете удивлены, но ни в «распиле», ни в «откате» Сергей Собянин доселе замечен не был, равно как и в прямом покровительстве этим деяниям, право слово, достаточно качественно описанным в Уголовном кодексе РФ.
Поясню, почему это важно и почему Собянин в этом смысле имеет неплохие возможности, «царствуя лежа на боку», повлиять на ситуацию. Дело в том, что сами по себе ни «распил», ни «откат» не являются факторами первого порядка, влияющими на экономику страны. Пораженная коррупцией система власти мэра Юрия Лужкова была плоха совсем не тем, что из московского бюджета регулярно воровались определенные суммы денег — а тем, что туда вследствие коррупции не поступали суммы, на порядок большие. Речь не о налогах, а о тех деньгах, которых в итоге не заработал никто.
Вообще, заблуждения, связанные с природой влияния коррупции на экономическое развитие, в России более или менее всеобщи. Меня, например, все последние годы до глубины души изумляла бесплодность российской коррупции. В последние годы размер госзаказа составляет в России триллионы рублей, из которых никак не менее 1 трлн в год (оценка начальника Контрольного управления президента Константина Чуйченко) — чистые «распилы» и «откаты». Поскольку не госзаказом единым жив коррупционер, утроим эту суммы: мы имеем дело с 3 трлн в год, или, учитывая инфляцию и экономический рост, порядка 15–20 трлн рублей, умыкнутых у налогоплательщиков и бизнеса. Переведем в более привычные доллары США: это $500–650 млрд, которые даже при ультраконсервативном инвестировании (скажем, 2–3% годовых на депозите в Швейцарии) дает сумму коррупционных накоплений до $800 млрд. Предположим, что в «распиле» и «откате» непосредственными бенефициариями являются 2,5% экономически активного населения РФ, или треть российских чиновников. В этом случае личное состояние среднего российского коррупционера из около 350 тысяч человек должно составлять около $4,5–5 млн. Похоже? Да ничего похожего: все правдоподобные оценки говорят, что речь идет о втрое меньших суммах, а на деле — так и на порядок меньших. Если и есть на вершине «коррупционной пирамиды» миллиардные состояния, нормальные для такого ее объема, то о них мало что известно и их не более двух-трех. Во всяком случае, следов федеральных министров в списках Forbes не замечено: в лучшем случае замминистра, в лучшем случае $250–300 млн, да и то — по выслуге лет или в ходе удачной приватизации.
Любой рязанский или дагестанский юнец, имея доступ к такому стартовому капиталу, съел бы через пять лет Дональда Трампа на завтрак — тут же все уныло, и лишь семь-восемь тысяч частных резиденций от Москвы до самых до окраин могут сравниваться с аналогами в Майями, да и то — не фантастически дорогими. Остальные приобретения охотников за удачей вызывают недоумение у любого западного риэлтора, если они достроены, и у любого прохожего — если они еще строятся: стройки московских чиновных хором на деньги, которых бы хватило на приличный дом в Нью-Джерси, затягиваются на годы, а получается в итоге нечто, чего стыдились бы балканские торговцы металлоломом. Да, московский пыл уходит в дорогие автомобили, которые, слава Богу, не нуждаются в прорабе и очередной машине щебня — но и тут и Лазурному берегу, и Калифорнии есть чем этот пыл охладить, да и в Китае постепенно появляются конкуренты.
Российские коррупционеры — изумительно плохие предприниматели, но дело даже не в этом, хотя их неспособность обратить в действующий бизнес огромные суммы «откатов» и «распила» являются составляющей той же проблемы. Дело в эффекте, сводящем на нет все усилия по «экономической» борьбе с коррупцией, которые предпринимались в России неоднократно. Чиновник, ориентированный на зарабатывание состояния коррупцией, выключается из нормального функционирования в профессиональном качестве. Казалось бы, не либертарианцу беспокоиться о том, что государство в данном случае теряет деятельного бойца — и приход во главу правительства Москвы Сергея Собянина, способного если не усилить московский бюрократический аппарат, то по крайней мере привести его в минимально работоспособное состояние (сейчас он, за редкими исключениями, неспособен быстро и эффективно обслуживать даже коррупционные запросы), должен был бы разве что огорчить. Это слишком схематичный взгляд: в экономике, в которой институты государства выполняют определенные функции, неработоспособность этих институтов при невозможности их замещения частными невыгодна для всех. Учитывая же, что частной задачей коррупционера является сохранение своего поста и противодействие такому замещению, каждый рубль, «спиленный» с госконтракта, «откаченный» партнером по вертикали власти или просто «отжатый» (речь идет о менее распространенном, чем в 90-е, но все же обычном рэкете со стороны чиновников) у бизнесмена, можно смело умножать на пять-шесть: это те деньги, честное получение которых бизнесом заблокировано самим существованием чиновника-вора.
Нет, разумеется, есть и позитивные тенденции, нельзя мазать все черной краской: «распил» как более бизнес-ориентированная модель коррупции медленно, но верно вытесняет в последние годы более архаичный «откат». На политическом уровне это отражается в неуклонном сокращении влияния более склонных к «откату» выходцев из советских и, в частности, силовых структур в системе власти — и постепенного торжества операторов «распила». Ныне уже позабытое письмо экс-главы ФСКН Виктора Черкесова о «чекистском крюке» и «воинов, превращающихся в торговцев» (2007 год — а, кажется, вечность тому назад) — вопль души, сопровождающий этот процесс. Разумеется, можно было бы подождать, пока прогрессивная и менее тормозящая экономический рост пила перепилит кругляк отката, а затем вступит в неравный бой с расширяющимися механизмами частно-государственного партнерства и коммерческих концессий. Тем не менее, следует не забывать: проблема скорее не в том, что чиновник украл у бюджета $1000. Проблема в том, что этим он вольно или невольно заблокировал проект, который должен был бы принести кому-то $100 000. Именно этот «отрицательный мультипликатор» и является базовой проблемой Москвы, города, в котором советские институты перестали мешать развитию бизнеса достаточно рано, в отличие от большинства регионов. Лужков — это не столько несколько миллиардов долларов активов четы физлиц, включая «Интеко». Поверьте, вот эти деньги экономику Москвы, у которой расходная часть бюджета составляет $30–40 млрд в год, точно бы не спасли от большей части проблем, которые предстоит решать Собянину. Лужков — это сотни миллиардов долларов, которые у города и страны были бы, если бы не, право слово, мелочные операции мэра в кепке. Не имеет смысла судить по тому, что есть — важнее то, что вполне могло бы быть, но не случилось: у этого есть виновники. К слову, именно поэтому не работают экономические рычаги борьбы с коррупцией и работают чисто полицейские: регламентация работы государства не усиливает «небизнесовой» мотивации чиновника. Иными словами, если он начал воровать, на горизонте двух-трех лет это занятие будет поглощать до 90% его рабочего времени и 99% его помыслов: оставшегося слишком мало, чтобы хватало на выдачу вам какой-нибудь справки, как не регламентируй.
При этом я не перестаю удивляться и невероятной, какой-то баснословной силе российской экономики, способной выживать и даже давать относительно неплохой экономический рост в этих условиях. Можно было бы себе представить, кем бы мы были сейчас, если бы не подержанный «Ягуар» и кирпичный сарай c немецкой АОГВ на Новой Риге как национальная мечта госслужащего. В этом смысле Сергей Собянин со всей его безынициативностью и склонностью к мертвой бюрократии может быть использован в народном хозяйстве, если по случайности получит в команду столь же ограниченного, но лично честного прокурора или полицейского. Я не призываю не искать украденные миллионы, но я предлагаю в первую очередь подумать о том, что уже много лет мешает зарабатывать миллиарды. Уверен в ответе: мешает «распил» и «откат» — не столько украденными суммами, сколько заблокированными возможностями роста. Неворующий чиновник — если это так — это уже что-то, хотя, конечно, демократия способна решить эту проблему не за 20 лет, а побыстрее. Но этого мало: нужен такой же следователь, нужны отставки, нужно полицейское давление. Этого даже честный Собянин не решит: бессмысленно давать ему кредит доверия, без этих составляющих он его не вернет.