Чем было для России декабристское движение?
19 ноября 2010 г. в Киеве Посольством Российской Федерации, в рамках телевизионного проекта М. Е. Швыдкого «Культурная революция», была организована дискуссия на тему роли и уроков декабризма. В ней приняли участие известные политические деятели, писатели, историки, художественная интеллигенция.
Основное направление разговора, определенное М. Е. Швыдким, свелось к ответу на главный вопрос, чем было для России декабристское движение? Явлением прогрессивным, серьезно пошатнувшим устои царского абсолютизма, или бунтом представителей военно-дворянского сословия, не имевшим позитивных последствий для жизни страны? А может даже и отрицательным, поскольку послужило основанием для изоляции от общества, посредством казни и ссылок, наиболее передовой части русской военной элиты и наступления николаевской реакции.
Был поднят М. Е. Швыдким и вопрос нравственной ответственности предводителей декабристского движения перед тысячами солдат, которые им поверили, пошли за ними, в том числе и на Сенатскую площадь, но были преданы своими вождями и также отправлены на каторгу.
Русский писатель Д. Л. Быков значительно расширил хронологические и нравственные рамки дискуссии, предположив, что явление декабризма имеет в истории свою цикличность. Оно, с его точки зрения, повторилось в 30-е годы ХХ в. в судьбе Тухачевского и его поколения, а в начале ХХІ в. — в судьбе Ходорковского и Лебедева. Во всех названных случаях причиной антивластного бунта, будто бы, было чувство собственного достоинства, протестующего против превращения личности в бессловесную тварь.
Аналогии, хотя и любопытные, к тому же поддержанные ярким писательским воображением, но исторически, конечно же, некорректные. Ничего общего у Тухачевского, а тем более у Ходорковского с декабристами нет.
Известный политический деятель Украины, бывший министр иностранных дел П. А. Порошенко, протянул аналогический ряд еще дальше, до так называемой «оранжевой революции» 2004 г. в Киеве. Тоже не вполне адекватная аналогия. Но, все же, более корректная, чем предложенные Д. Л. Быковым. Хотя бы потому, что, как и движение декабристов, киевский ноябрьско-декабрьский путч был организован людьми, принадлежавшими к правящему сословию и также оказавшимися несостоятельными. Вожди декабризма начали предавать свое движение еще до «Сенатской» площади, вожди «оранжистов» — после площади «Незалежности». То есть, уже после достигнутой победы над «ненавистным режимом президента Кучмы».
Роднит столь отдаленные явления и то, что ни декабристы, ни «оранжисты», не имели альтернативной программы переустройства государственной системы правления. Первые предлагали ту же монархию, только конституционную, вторые — то же президентство, только без «неограниченных» полномочий. Даже при очень большом желании называть эти прожекты революционными невозможно.
На дискуссии никто не вспомнил о том, что в одном ряду с декабристским движением 1825 г., определенно стоит февральский переворот 1917 г. Он ведь тоже произошел внутри системы. Путч против несостоятельного царя организовали люди, стоявшие у трона. Они же (Гучков, Шульгин) вынудили Николая ІІ подписать манифест отречения от престола. Но… в пользу брата Михаила. Царское окружение дружно предавало Николая ІІ, но, как ему казалось, не монархию. Это действительно не входило в его расчеты, но когда Гучков объявил о царе Михаиле Романове, его чуть не растерзали рабочие. Вскоре последовало отречение и Михаила. К этому его вынудил Керенский, ставший затем председателем Временного правительства России.
При желании можно найти декабризму и другие аналогии, благо отечественная история никогда не отличалась бесконфликтным эволюционным течением. Периодически она взрывалась социальными катаклизмами, неизменно влиявшими на исторический процесс. Однако важно более существенно определить место этих потрясений в общем потоке истории, а также, как говорили в прошлом, выяснить их движущие силы. Социологические клише, согласно которым социально-политические конфликты распределяются на прогрессивные и реакционные, здесь вряд ли применимы. При внимательном рассмотрении окажется, что в них было то и другое, и неизвестно, что, в конечном итоге, более «матери-истории» ценно. Или, наоборот, вредно.
П. А. Порошенко, упомянув о событиях ноября-декабря 2004 г., сказал, что народ вышел на площадь и сказал свое слово. Примерно так же оценивались конфликты прошлого и с позиций исторического материализма. Народ больше не мог терпеть гнета капиталистов и помещиков, или засилья чужеземцев и брался за оружие. И, казалось бы, спорить с этим невозможно. Действительно, народ выходил на площадь, и действительно брался за оружие.
Но спонтанно ли, и по своей ли инициативе? И был ли он един в этом порыве? Анализ событий, связанных с социально-политическими кризисами, показывает, что практически всегда бунтовщиков провоцировала, организовывала и управляла ими определенная социальная (политическая) группа. То ли отстраненная от государственного управления, то ли полагавшая, что занимает в нем место не подобающее ее возможностям.
Чтобы народ мог взяться за оружие, кто-то должен был ему его дать. Как это было во время февральского путча в Петрограде, когда народные дружины получали оружие из государственных арсеналов. Чтобы тот же народ в течение холодных месяцев осени-зимы 2004 г. смог выявлять свой решительный протест, кто-то должен был обеспечить его теплой одеждой, горячим питанием, палатками, биотуалетами, подъемными на прибытие из какого-нибудь галицкого городка в Киев, наконец, чуть ли не круглосуточной развлекательной программой.
А теперь давайте зададимся вопросом, имели ли вожди «майданов», будь то Сенатский, Незалежности или Дворцовый, моральное право отождествлять свои интересы с интересами народа? Определенно, нет. Ссылки на волю народа являются обыкновенной политической демагогией. Не было в отечественной (да и в мировой) истории ни одного бунта или революции, которые бы поддерживались всем народом. Практически всегда эти социальные кризисы вызывали раскол в обществе, разводили его представителей по разные стороны баррикад. Нередко заканчивались братоубийственными гражданскими войнами. Как это имело место в послереволюционных России и Украине.
Я не принадлежу к тем, кто, к месту и не к месту, употребляет слово «революция». Во-первых, потому, что далеко не каждый социальный или национальный кризис соответствует этому понятию, а во-вторых, потому, что революция это всегда трагедия. Для страны, народа и элиты. Даже и той, которая спровоцировала или поддержала так называемые революционные преобразования. Нередко, это просто потерянные годы и десятилетия: в экономике, культуре, социальной сфере.
Оказывается, это справедливо даже и по отношению такого локального социального конфликта, каким была так называемая оранжевая революция. Это убедительно показал в своей книге «Зламане десятиліття» Л. Д. Кучма. Украина к 2004 г., после долгих лет кризиса, вышла на устойчивое экономическое развитие практически во всех областях народного хозяйства. Рост внутреннего валового продукта исчислялся двухзначными цифрами и достигал 12-14%. После майданного мятежа в ноябре-декабре 2004 г. и прихода к власти «оранжевых» политиков, экономика Украины вновь обрушилась до уровня 90-х годов ХХ в. Можно только предполагать сколь далеко бы продвинулась Украина, не будь той «оранжевой революции».
Еще более катастрофические последствия имел социальный конфликт в России, длившийся с 1917 по 1920 годы. Страна, которая по темпам экономического развития вышла к 1913 г. на уровень развитых европейских держав, за годы революций и гражданской войны превратилась в сплошную руину. Оказалась разрушенной не только экономическая основа жизни, но и культурная. Интеллектуальная элита, ненужная новому режиму, была уничтожена или бежала за границу. Могли ли предвидеть Родзянко, Гучков, Милюков, Керенский и другие, чем закончатся для них их собственные усилия по расшатыванию царского трона?
Противоположным ожидаемому оказалось и влияние событий 14 декабря 1825 г. Вопреки прозвучавшей на дискуссии мысли историка В.Пастухова, что декабристы вынудили Николая І провести некоторые либеральные реформы, в реальной действительности они только укрепили его в убеждении проводить реакционно-охранительную политику. Мятеж на Сенатской площади (как и в Украине) привил ему стойкое неприятие не только революционного, но и либерального движения. Следствием этого, было учреждение высшей политической и уголовной полиции, знаменитого впоследствии ІІІ Отделения, а также жандармских округов по всей стране во главе с генералами. «Революция на пороге России, — говорил Николай І, — но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохраняется дыхание жизни, пока, Божией милостью, я буду императором».
В исторических исследованиях советского периода социальные движения всегда оценивались с классовых позиций. По сути, традиция эта сохранилась и в наше время, поскольку историки и политики, чаще всего, говорят о народном характере того или иного конфликта и спонтанном его проявлении. В действительности, и в прошлом, и в наше время, все выглядело не так однозначно. На определенной стадии развития конфликта он определенно приобретает и межсословные или межклассовые антагонистические черты. Но начало ему, как правило, сообщают противоречия внутри правящей политической элиты, по разному представляющие будущее страны и свое место в нем. Самостоятельно реализовать свои политические амбиции та или иная группа не может, а поэтому обращается за помощью к народу. Иногда, как в 1917 г., это заканчивалось катастрофой не только для тех, против которых звали народ, но и для тех, кто звал его себе в помощь.
Очень хорошо об этом сказал в «Окаянных днях» И. А. Бунин. Отвечая одному из русских эмигрантов, утверждавших, что Россию погубила власть, не считавшаяся с чаяниями народа, он решительно не согласился с этим. «Не народ начал революцию, — утверждал писатель, — а вы. Народу было совершенно наплевать на все, чего мы хотели, чем мы были недовольны. Не врите на народ — ему ваши ответственные министерства, замены Щегловитых Малянтовичами и отмены всяческих цензур были нужны, как летошный снег, и он это доказал твердо и жестоко, сбросивши к черту и временное правительство, и учредительное собрание, и все, за что гибли поколения лучших русских людей».
Казалось бы, исторический опыт явил достаточно примеров, чтобы общество могло понять, что эволюционный путь развития продуктивнее революционного. Однако, ни на одном этапе истории оно такого понимания не обнаруживает и уроков из «декабризма», как кризисного явления, не извлекает. Это наводит на мысль, что социальные и политические кризисы в обществе, в такой же мере закономерны, как и периоды мирного существования.
Означает ли это, что дискуссии, подобные состоявшейся по инициативе и при участии посла Российской Федерации в Украине М. Ю. Зурабова, лишены смысла? Определенно, нет. Они нужны и ценны тем, что вовлекают в интеллектуальные раздумья значительное число людей, содействуют нравственному постижению прошлого, как органической составляющей нашей историко-культурной идентичности. Особенно важны подобные размышления для нас — украинцев, не избалованных разномыслием и постепенно утрачивающих чувство своей сопричастности к нашей общей с русскими истории.