Может ли модернизация быть экстремисткой?

Применение в административной и судебной практике положений законодательства о противодействии экстремизму продолжает вызывать все больше вопросов. Это касается как конкретных случаев обращения к нормам закона, так и разночтений в том, что можно считать экстремизмом, а что нет.

Анализ закона «О противодействии экстремизму» №114-ФЗ и беспорядочной практики его применения, приводит к неутешительным выводам и множеству недоразумений. Прежде всего, по причине того, что определение экстремизма в законе крайне расплывчато и это создает широкие возможности для того, чтобы счесть «экстремистским» все, что угодно. Неопределенность трактовок экстремизма становится, подчас, причиной некорректных представлений об этом явлении не только у рядовых сотрудников, но и в сфере руководства государственных правоохранительных структур.

Например, в своем недавнем интервью заместитель министра МВД Татарстана генерал-майор Тимерзянов сообщает, что «под экстремизмом принято понимать приверженность крайним взглядам и мерам», как и определяют это понятие энциклопедии. Однако, что считать «крайними» взглядами и мерами, закон никак не предусматривает. Получается, что даже такой «крайний» взгляд, как непоколебимая верность отечеству может привести как к признанию заслуг, так и к обвинению в экстремизме?

Не мог не вызывать удивления и такой тезис интервью: «Как правило, все, что противоречит устоявшейся традиции, является экстремистским». Во-первых, ни о чем подобном теперь уже не только закон, но и энциклопедии не упоминают. Во-вторых же, противоречие устоявшейся традиции в русском языке определяется термином «новаторство», который от экстремизма, как нетрудно понять, принципиально отличается. Кроме того, и определение «традиционный» можно применить к очень многим явлениям, не имеющих ничего общего с нарушениями закона. Хотя, если исходить из трактовки замминистра, то в «экстремизме» можно заподозрить любого прогрессивно мыслящего гражданина.

Еще большее недоумение вызывает такое продолжение «ликбеза», предпринятого г. Тимерзяновым: «Если оно (действие — прим.) направлено на то, что в будущем может подорвать традиции (религии, культуры, устои и т.п.), «забивая клинья и создавая трещины», то это является экстремизмом». Выходит, один из руководителей правоохранительного министерства предлагает считать экстремизмом выдвигаемые кем-либо предположения о возможности нанесения какого-то вреда в будущем? Наверное, это настолько «слишком», что не требуется быть юристом, чтобы увидеть в этом просто абсурд.

Но, получая такие толкование понятия «экстремизма» из уст руководства, стоит ли удивляться, если рядовые исполнители станут именовать непонятным словом все, что прикажут, даже не раздумывая. Тем более, если речь зайдет о каком-то новшестве — ведь, замминистра и об этом конкретно и однозначно упомянул.

В частности. отвечая на вопрос о новых религиозных учениях Тимерзянов говорит буквально следующее: «Если оно новое — это уже означает, что оно идет против общей системы, расшатывает ее. Покушается на положения законов». Означает ли это, что покусившийся когда-то на основы религии древних евреев ныне мировые христианство и ислам — заведомо «экстремистские учения», высокий чиновник не пояснил.

Еще одно личное утверждение о том, что «за миссионерской деятельностью, особенно идущей извне, стоят спецслужбы других стран», звучит несколько тенденциозно. Одновременно, такое мнение соответствует мифу о «врагах», который исправно насаждается любыми сторонниками возврата к тоталитарной форме правления. Поэтому, задавая г. Тимерзянову вдобавок к предыдущему вопрос о том, есть ли хотя бы одно судебное решение, подтверждающее его тезис о связи миссионеров и иностранных спецслужб, на ответ можно почти не рассчитывать. В конце концов, замминистра не только человек и гражданин, но и государственный чиновник, высказываемая позиция которого не может быть личной.