Лукавый пан Ротфельд дал интервью «2000»
В интервью, недавно опубликованном в «2000», экс-министр иностранных дел Польши Адам Ротфельд призывал к исторической правде, требовал оперировать фактами. В то же время он позволил себе передергивания, подтасовки, грубое искажение исторических событий.
Поляки требуют извинений
Однако есть смысл сказать несколько слов о том, что стало отправными точками для указанного интервью, — о заявлении госдумы «О Катынской трагедии и ее жертвах» от 26 ноября и визите президента РФ Дмитрия Медведева в Польшу 6—7 декабря.
Заявление госдумы — политическая телега, запряженная впереди юридической лошади. К сожалению, далеко не первый случай в нашей истории. Политическими оценками опять подменяются и предваряются юридические выводы. Это как если бы сначала вынесли решение суда, а затем приступили к проведению следствия.
Никакой суд на данный момент не доказал, что поляки в Катыни были расстреляны «по прямому указанию Сталина и других советских руководителей» (как сказано в упомянутом заявлении ГД). Напротив — в обвинительном заключении Нюрнбергского трибунала, подписанном 6 октября 1945 г. Р. А. Руденко (от имени СССР), Х. Шоукроссом (от Великобритании и Северной Ирландии), Р. Х. Джексоном (от имени США), Ф. де Ментоном (от имени Франции), в разд. III «Военные преступления», пункте C «Убийства и жестокое обращение с военнопленными и другими военнослужащими стран, с которыми Германия находилась в состоянии войны, а также с лицами, находящимися в открытом море» среди прочего содержалось и следующее обвинение: «В сентябре 1941 года 11 000 польских офицеров-военнопленных были убиты в Катынском лесу близ Смоленска» (Нюрнбергский процесс: Сборник материалов. — М.: Гос. изд-во юрид. лит., 1954. — Т. 1. — С. 58).
Дмитрий Медведев в интервью польскому телевидению накануне визита в Польшу, отметив, что за Катынь «отвечают Сталин и его приспешники», сослался на «соответствующие документы, которые были получены из так называемой «особой папки», — документы более чем сомнительного происхождения, достоверность которых ставят под вопрос многие исследователи (о чем неоднократно писали и «2000»).
Есть много и других фактов, прямо или косвенно опровергающих «геббельсовскую» версию катынских событий. Это и немецкие пули, которыми расстреляны польские офицеры, и немецкий бумажный шпагат, которым связывали руки жертвам, и показания свидетелей. И т. д. и т. п.
Меня лично давно интригует такой факт: почему из сотен тысяч поляков, находившихся в советском плену, были расстреляны именно те, кто пребывал в лагерях, расположенных в европейской части СССР (на территориях, оккупированных фашистами). А вот те, кто был в Сибири и Северном Казахстане, остались живы — и позже воевали в армиях Андерса и Берлинга.
Москва не впервые пытается снискать расположение Варшавы посредством таких акций. Это уже было при Горбачеве и Ельцине. И, как мы знаем, поляки не стали любить Россию сильнее. Можно не сомневаться, что и на этот раз дело завершится тем же результатом.
Уже на следующий день после отъезда Медведева из Польши президент Коморовский заявил в Вашингтоне, что Варшава не готова к «перезагрузке» отношений с Москвой. «Когда живешь бок о бок с кем-то на протяжении тысячи лет, невозможно перестроить все прошлые отношения одним нажатием кнопки «перезагрузка». Мы не готовы полностью перезагрузить и стереть тысячу лет неспокойных отношений с россиянами», — передавало агентство Reuters его слова.
В ходе визита в США Коморовский договорился с Обамой о развертывании на польской территории элементов американской системы ПРО, о размещении на польских аэродромах американских истребителей F-16 и военно-транспортной авиации. Т. е. Польша по-прежнему видит себя плацдармом США у российских границ.
При этом у поляков появились новые аргументы, которые они могут использовать, чтобы требовать от России как правопреемницы СССР выплаты компенсаций жертвам Катыни. Об этом прямо заявил лидер партии «Право и справедливость» (PIS) Ярослав Качиньский, комментируя заявление госдумы о признании Катыни «преступлением сталинизма». «Речь идет о том, чтобы сделать из этого окончательные выводы, признать вину, попросить извинения и заплатить возмещение», — сказал он.
Поляки извиняться не хотят
Сами поляки ни за что извиняться не намерены. Что подтвердил и пан Ротфельд в интервью «2000». По мнению Польши, десятки тысяч красноармейцев, погибших в польском плену после войны 1920 г. вследствие ненадлежащих условий содержания, извинений на государственном уровне не заслуживают.
В свое время в ноте наркома индел Чичерина от 9 сентября 1921 г. на имя поверенного в делах Польши в РСФСР Филипповича говорилось о 60 тысячах жертв: «На ответственности Польского Правительства всецело остаются неописуемые ужасы, которые до сих пор безнаказанно творятся в таких местах, как лагерь Стржалково. Достаточно указать на то, что в течение двух лет из 130 тысяч русских пленных в Польше умерло 60 тысяч» (Документы внешней политики СССР. — М.: Госполитиздат, 1960. — Т. 4. — С. 319). Современные исследователи называют даже большую цифру. В частности, в 1998 г. генпрокуратура России обращалась к польским коллегам с письмом, в котором просила провести расследование причин смерти в польском плену 82,5 тыс. красноармейцев.
Но поляки отвечают, что раз красноармейцев не убивали выстрелом в затылок, то и извиняться Польше не за что — сами, мол, умерли.
Пан Ротфельд апеллирует к документам, представленным в сборнике «Красноармейцы в польском плену в 1919—1922 гг.» (М.— СПб.: изд-во «Летний сад», 2004), — якобы они опровергают польскую вину. Но достаточно ознакомиться с материалами этого издания, чтобы прийти к однозначному выводу: пленным были созданы условия, практически не оставляющие им ни малейших шансов выжить.
Из рапорта санинспектора Восточного фронта генерал-майора Бернатовича начальнику санитарии Главного интендантства о положении военнопленных в лагере в Брест-Литовске и госпиталях от 26 июля 1919 г.: «…Около 300 больных, которые не изолированы от здоровых, в связи с чем среди пленных быстро распространяются эпидемии. Для больных предназначены 300 коек, однако это не койки, а нары из досок, нередко одни нары для нескольких больных. Как здоровые, так и самые тяжело больные лежат на голых досках, полное отсутствие какого-либо белья, одеял, сенников, так что больные спят в своей одежде, грязной и завшивленной, не меняя рубашек нередко неделями» (Красноармейцы в польском плену… — С. 69).
При этом пан Ротфельд рассказывает сказку о том, что книга-де засекречена в России, из-за чего россияне до сих пор не могут узнать правду о невиновности Польши: «…эти документы были опубликованы как книга, но в России они лежат в магазинах на складах, поскольку их не распространяют (Здесь и далее выделено мной. — С. Л.) Я спросил, почему. И мои российские партнеры мне ответили, что «время еще не созрело». В прошлом году в Москве решил купить пятьдесят экземпляров книги и раздать всем журналистам на пресс-конференции. До сих пор этой книги нет в магазинах, в интернете она есть, и за плату ее можно скачать. Называется она «Красноармейцы в польском плену 1919—1922«.
Тем не менее в прошлом году в Москве эта книга продавалась совершенно свободно.
Кстати, в интернете книгу можно скачать совершенно бесплатно на сайте www.bookshunt.ru.
Ничего не слышно и о намерении Польши покаяться за расстрел миссии Российского Красного Креста. Власти Польши 20 декабря 1918 г. арестовали пятерых членов миссии и заключили их в крепость (при этом на запросы советской стороны неизменно отвечали, что об их местонахождении «не имеют информации»), откуда 30 декабря в сопровождении жандармов и солдат увезли к границе Гродненской губернии, в район близ Бельска. А 2 января 1919-го — расстреляли. Об этом стало известно благодаря тому, что раненого Леона Альтера поляки приняли за мертвого и ему удалось бежать.
Поскольку дело касалось сотрудников Красного Креста, история получила широкую огласку и определенный международный резонанс. Варшава была вынуждена признать, что данное преступление — на ее совести. Но в нынешней Польше, уверен, на месте расстрела миссии Российского Красного Креста нет даже памятного знака. Не говоря уж о том, что не проводится никаких публичных мероприятий в память о погибших.
С ног на голову
Пан Ротфельд в интервью рассказал старую байку о том, как Польша спасла Европу от «мировой революции». Показательно, как лукаво он построил свое повествование:
«Ротфильд объясняет: «С точки зрения России, это была не война против Польши, а война за революцию в Европе. Руководство большевистской партии — Ленин, Троцкий, Сталин опасались, что революционные перемены не будут осуществлены в России, если не произойдет также общеевропейской, а может быть, и мировой революции. И именно Польша стала той преградой, которая помешала тому, чтобы революция охватила всю Европу. И как очень образно сказал Ленин, «надо было через труп Польши войти в Германию»… На востоке был создан революционный комитет, в который вошли небезызвестный Феликс Дзержинский, Юлиан Мархлевский и Феликс Кон, но дело в том, что их не поддержали…
А когда, понадеявшись на возникшее национальное движение на Украине, Пилсудский пошел на Киев, то уже он был озадачен тем, что его тоже не поддержали».
При чтении сказанного Ротфельдом может сложиться впечатление, что это Советская Россия напала на Польшу — в рамках того самого коварного плана, целью которого была мировая революция, — и только потом Пилсудский (как бы в ответ) пошел походом на Киев.
Т. е. Ротфельд перевернул все с ног на голову.
Как же было на самом деле? Фактологическая, объективная сторона вопроса такова: не будь агрессии Пилсудского в апреле 1920-го — не было бы и никакого «похода за Вислу», включая сугубо пропагандистские лозунги о «мировой революции».
Пан Ротфельд, очевидно, запамятовал, но власти Советской России с конца 1918-го по весну 1920 г. направили Польше добрый десяток нот с предложением подписать мирный договор и установить дипломатические отношения. И ни на одну из них не получили положительного ответа!
«Еще в апреле этого года (1919-го. — С. Л.) Российское Советское Правительство давало делегату Польской Республики гражданину Венцковскому повторные заверения о своем неизменном желании положить конец кровопролитию между народами России и Польши, и без того столь измученными бедствиями пяти лет войны, полагая в то же время, как и всегда, что легко осуществить соглашение между Россией и Польшей, — говорилось в Ноте правительства РСФСР Правительству Польши от 22 декабря 1919 г. —…Наши мирные предложения оставались тем не менее без ответа, и польские войска продолжали в течение следующих месяцев продвигаться вперед на территории Советских Республик, дружественных Советской России.
Советское Правительство с тем большим изумлением узнало, что 28 ноября Помощник Статс-Секретаря Скржинский в ответ на запрос в польском сейме заявил, что якобы Российская Республика никогда не предлагала Польше мир и что она якобы угрожала Польше вторжением и не была нисколько склонна к соглашению, отвечающему желаниям польского народа. Желая устранить всякие недоразумения, могущие затруднить скорое установление мирных и дружественных отношений между обоими народами, Советское Правительство снова подтверждает данные им ранее заверения о своем твердом желании положить конец всякому конфликту с Польшей. Советское Правительство обращается к Польскому Правительству с формальным предложением немедленно начать переговоры, имеющие целью заключение прочного и длительного мира между обеими странами» (Документы внешней политики СССР. — М.: Госполитиздат, 1958. — Т. 2. — С. 312).
Но и это, декабрьское 1919 года, предложение осталось без ответа из Варшавы. Совнарком 28 января 1920-го обратился с заявлением об основах советской политики в отношении Польши, подтвердив мирное предложение от 22 декабря 1919-го (процитированное выше), и указав, что нет таких вопросов между Советской Россией и Польшей, которые не могли бы быть разрешены путем мирных переговоров. 2 февраля ВЦИК РСФСР принял обращение к польскому народу, повторяющее указанное заявление Совнаркома. Причем в территориальном плане Москва предлагала Польше даже более выгодные условия, чем та впоследствии получит по Рижскому мирному договору 1921-го.
Но Варшава, грезившая воссозданием Речи Посполитой в границах 1772 г., не хотела связывать себе руки мирным договором с Советской Россией.
Если Советская Россия вынашивала планы мировой революции, то как расценить Тартуский мирный договор, заключенный между РСФСР и Эстонией 2 февраля 1920 г. (незадолго до нападения Пилсудского в апреле того же года)? Как понимать мирные договоры с Литвой и Латвией соответственно от 12 июля и 11 августа 1920-го? А ведь дипломатические переговоры и заключение указанных договоров происходило в момент наибольшего успеха Красной Армии в войне с Польшей (4 июля Западный фронт перешел в общее наступление, 10 июля был взят Бобруйск, 11-го — Минск, 14-го — Вильно, а 26 июля в районе Белостока РККА вступила на польскую территорию).
Зачем бы советскому государству эти договоры с «буржуазными правительствами» стран Прибалтики, имей оно намерения «разжигать пожар мировой революции» в Европе? Тогда, наоборот, логичнее было поднимать восстания в этих молодых государствах и направлять туда («на помощь восставшему пролетариату») революционные войска.
Достигнув в августе 1920-го — в ходе успешного контрнаступления — польской границы, командование РККА отнюдь не ринулось сломя голову дальше. Наоборот, возникли колебания: идти на Варшаву или ограничиться изгнанием противника с собственной территории? Польше опять были предложены мирные переговоры, но Варшава тянула время, рассчитывая перегруппировать войска и надеясь дождаться помощи от Антанты. По соображениям военно-стратегического характера (но отнюдь не исходя из идеи мировой революции) было решено продолжить наступление РККА вглубь польской территории.
Что касается создания польревкома во главе с Юлианом Мархлевским, то вполне естественно, что Советская Россия хотела иметь у своих границ дружественные государства, в том числе Польшу. И если последняя совершает акты агрессии и не желает садиться за стол мирных переговоров — что неразумного в том, чтобы сменить в этой стране власть на лояльную Советскому государству? Все вполне логично и отнюдь не экстраординарно. Таким образом пыталось бы действовать любое государство. Чем польревком хуже «правительства Петлюры», которое использовал Пилсудский?
Показательно и то, что в момент наибольшего успеха Красной армии, когда в победе над Польшей мало кто сомневался, Москва — в случае установления в Варшаве власти польревкома — соглашалась признать восточные границы Германии по состоянию на 1914 г., т. е. вернуть немцам то, что отняли поляки в 1918—1920 гг. Так, 12 августа 1920-го германскому правительству по поручению Троцкого было передано сообщение: если «будет образовано польское большевистское правительство, то это правительство добровольно передаст Германии прежние немецкие территории, если они этнографически являются немецкими» (Горлов С. А. Совершенно секретно: Альянс Москва—Берлин, 1920—1933 гг. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. — С. 43). Что тоже не свидетельствует о намерениях разжигать мировую революцию в Германии.
О дружбе Польши с гитлеровской Германией
Забавно выглядит и пассаж Ротфельда, в котором он вспомнил, как «в прошлом году Путин приехал в Гданьск на семидесятую годовщину» Второй мировой войны — и «вдруг, во время его пребывания в Польше, в России выплеснулась волна обвинений в адрес Польши в том, что она в 1939 г. была антисоветской, и что якобы Польша хотела стать союзником Гитлера… И в Польше все задавались вопросом: что происходит? Здесь Путин выступает с одним заявлением, а в России в это время такое пишут», — недоумевал экс-министр иностранных дел Польши.
Очевидно, в «демократической и свободной» Польше все журналисты пишут в строгом соответствии с тем, какую позицию озвучивает ее премьер-министр.
А как следовало писать российским журналистам? Видимо, вот так: «Польша была все-таки первой страной, которая выступила против Гитлера. Польский министр иностранных дел на тот момент Юзеф Бек, которого я, кстати, не считаю великим дипломатом, все-таки был интеллигентным, думающим человеком. И после захвата Чехословакии он был первым, кто сказал, что с Польшей этого не будет, и мы не допустим того, чтобы демократическое государство было уничтожено без единого выстрела».
Действительно, после Чехословакии Польша стала первым государством, которому пришлось столкнуться с Гитлером. Но правда и то, что Чехословакию — об этом пан Ротфельд скромно умолчал — Гитлер уничтожал при самом непосредственном участии Польши, получившей от Черчилля прозвище «жадной гиены».
Активное сотрудничество Польши с гитлеровской Германией началось еще осенью 1933-го. 14 октября Гитлер бросил свой первый вызов миру, объявив, что Германия покидает конференцию по разоружению и выходит из Лиги Наций. А 12 ноября — на следующий день после 15-й годовщины подписания перемирия в Компьене в 1918 г. — назначил плебисцит, чтобы заручиться поддержкой немцев в своих шагах по слому версальской системы.
Гитлеру грозила внешнеполитическая изоляция. Но Польша протянула ему руку. 15 ноября 1933 г. информационное агентство Вольфа (Wolffs Telegraphisches Bu..ro) опубликовало официальное коммюнике по итогам встречи Гитлера с польским послом в Германии Юзефом Липским. В коммюнике отмечалось, что обмен мнениями между сторонами выявил «единодушное намерение обоих правительств разрешить вопросы, касающиеся обеих стран, путем непосредственных переговоров и в целях укрепления мира в Европе отказаться от применения всякого насилия в отношении друг друга» (Документы внешней политики СССР. — М.: Политиздат, 1970. — Т. 16. — С. 869). По сути это был вербальный польско-германский пакт о ненападении.
Гитлер одним махом получил международную индульгенцию на выход Германии из Лиги Наций и конференции по разоружению. А 26 января 1934 г. Польша и Германия (руками соответственно того же Юзефа Липского и министра иностранных дел рейха Константина фон Нейрата) подписали Декларацию о мирном разрешении споров и взаимном неприменении силы сроком на 10 лет, т. е. положили на бумагу пакт о ненападении.
Причем в данном документе отсутствовала клаузула (от лат. clausula — отдельный пункт) — особое положение международного договора, применяемое для обозначения какого-либо специального его условия — об утере пактом силы или о праве одной из сторон отказаться от пакта, если другая сторона нападет на третье государство, т. е. если участник соглашения выступит в роли агрессора. Т. е. Польша гарантировала гитлеровской Германии свой нейтралитет даже в такой ситуации.
Сообщение о польско-германском пакте тогда произвело эффект разорвавшейся бомбы. Оно повергло в шок многие европейские столицы, прежде всего Париж, Москву, Вену, Прагу. Это соглашение стало прецедентом для системы билатеральных (двусторонних) договоров (в противовес коллективным системам безопасности), с помощью которых Гитлер будет манипулировать странами Европы.
В интервью французскому журналисту Жюлю Зауэрвейну в июне 1934 г. советский нарком индел Максим Литвинов, комментируя характер польско-германского пакта, блестяще сформулировал, какую задачу решала гитлеровская дипломатия при помощи Польши: «двусторонние пакты о ненападении не всегда служат целям мира. Самое заведомо агрессивное государство может заключать пакты о ненападении с одними государствами, чтобы развязывать себе руки и обеспечивать себе тыл или фланги для нападения на другие государства. Мы знаем примеры, когда государство, упорно отказываясь от заключения пакта о ненападении с одним соседом, с таким же упорством хочет навязать его другому соседу, действуя по принципу divide et impere (разделяй и властвуй)» (Документы внешней политики СССР. — М.: Политиздат, 1971. — Т. 17. — С. 429—430).
В течение 1934—1938 гг. Польша добросовестно выполняла роль «восточного тыла» Гитлера. Имея на востоке союзную страну, Гитлер реализовывал программу вооружения Германии. В начале 1936-го под польским же прикрытием провел ремилитаризацию Рейнской зоны.
На протяжении 30-х годов Польша будет выступать в Лиге Наций адвокатом нацистской Германии, фашистской Италии и милитаристской Японии. С последней у Польши сложатся столь теплые дружеские отношения в расчете на совместную агрессию против СССР (Япония с востока, а Польша и Германия — с запада), что даже в начале 1939-го, готовя агрессию в районе реки Халхин-гол, японцы станут рассчитывать на содействие поляков. Так, в записке военного атташе Великобритании в Германии Ф. Н. Мэсон-Макфарлейна от 6 марта 1939 г., направленной на имя британского посла в Берлине Н. Гендерсона, говорилось: «Японское посольство в Варшаве все время пытается выяснить у поляков, когда они собираются предпринять совместные действия с Германией против России, и все время стремится предотвратить осложнения между Польшей и Германией» (Документы и материалы кануна второй мировой войны 1937—1939. — М.: Политиздат, 1981. — Т. 2. — С. 28).
Во второй половине 30-х Бек лично будет разъезжать по столицам государств, входящих в систему профранцузских военных союзов (Малой и Балканской Антанты), агитируя их играть на стороне Гитлера и Муссолини. Например, в мае 1936-го он заявится в Белград и предложит югославам «совместно работать над организацией итало-германского союза» (Документы внешней политики СССР. — М.: Политиздат, 1974. — Т. 19. — С. 728).
Когда в марте 1938-го Гитлер будет осуществлять аншлюс Австрии, Польша отвлечет внимание Европы, устроив «заварушку» на границах Литвы (и, среди прочего, вынудит последнюю под угрозой применения силы признать Вильно и Виленский край польской территорией). Сами польские дипломаты охарактеризуют эти свои действия так: «ломились с револьвером со снятым предохранителем в открытую дверь» (Документы и материалы кануна… — Т. 1. — С. 86—89).
А уж антисоветскую позицию межвоенной Польши пан Ротфельд и вовсе постеснялся бы отрицать. Польша с кем угодно была готова сотрудничать — хоть с Гитлером, — лишь бы не с СССР.
В самый острый момент Судетского кризиса в сентябре 1938-го, когда военные СССР и Франции еще искали возможности дать отпор фашистской агрессии в отношении Чехословакии, Польша рапортовала Гитлеру:
«1. Правительство Польской Республики констатирует, что оно, благодаря занимаемой им позиции, парализовало возможность интервенции Советов в чешском вопросе в самом широком значении. Наш нажим в Бухаресте оказал желательное действие. Маневры, проводимые нами на Волыни, были поняты Москвой как предостережение.
2. Польша считает вмешательство Советов в европейские дела недопустимым.
3. Чехословацкую Республику мы считаем образованием искусственным, удовлетворяющим некоторым доктринам и комбинациям, но не отвечающим действительным потребностям и здравым правам народов Центральной Европы.
4. В течение прошлого года польское правительство четыре раза отвергало предложение присоединиться к международному вмешательству в защиту Чехословакии».
Такие директивы для беседы с фюрером направил 19 сентября 1938-го министр иностранных дел Польши Бек Юзефу Липскому (Документы и материалы кануна… — Т. 1. — С. 173).
На следующий день, 20 сентября, Липский докладывал Беку о том, что Гитлер очень доволен Польшей. И поскольку Польша с энтузиазмом оказывает услуги фюреру, то и он о ней не забудет.
«Канцлер совершенно конфиденциально, подчеркивая, что я могу сделать из этого надлежащие выводы, довел до моего сведения, что уже сегодня, в случае если между Польшей и Чехословакией дело дойдет до конфликта на почве наших интересов в Тешине, рейх станет на нашу сторону… В дальнейшем во время беседы канцлер настойчиво подчеркивал, что Польша является первостепенным фактором, защищающим Европу от России», — с гордостью сообщал Беку посол (Документы и материалы кануна… — Т. 1. — С. 177—178).
27 сентября через германского посла в Варшаве Мольтке Бек, отметив «лояльные отношения» между польским и германским правительствами, в очередной раз заверял Гитлера: «польское правительство никогда не будет сотрудничать с Советским Союзом, поскольку он вмешивается в европейские дела. Это непреклонная линия польской политики» (Документы и материалы кануна… — Т. 1. — С. 224).
1 октября 1938-го после беседы с Риббентропом польский посол в Берлине Липский будет телеграфировать в Варшаву: «1. В случае польско-чешского вооруженного конфликта правительство Германии сохранит по отношению к Польше доброжелательную позицию. 2. В случае польско-советского конфликта правительство Германии займет по отношению к Польше позицию более чем доброжелательную. При этом он ясно дал понять, что правительство Германии оказало бы помощь» (СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны (сентябрь 1938 г. — август 1939 г.). Документы и материалы. — М.: Политиздат, 1971. — С. 25—28).
Еще в январе 1939-го во время своих бесед с Гитлером и Риббентропом (5, 6 и 26 января) Бек будет обсуждать с ними предстоящий поход на советскую Украину. Так, 6 января Риббентроп поинтересуется у него, не отказались ли поляки «от честолюбивых устремлений маршала Пилсудского в отношении Украины». На что Бек, «смеясь», ответил, что поляки «уже побывали в Киеве и подобные замыслы, без сомнения, живы и сегодня» (Документы и материалы кануна… — Т. 2. — С. 11—14). А 26 января 1939-го, когда Риббентроп прибыл в Варшаву, Бек заявит ему, что «Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Черному морю» (Там же. — С. 16—17).
Наконец, в 1939-м антисоветские фобии Варшавы не в последнюю очередь станут причиной срыва создания коллективного фронта против гитлеровской агрессии в отношении самой же Польши. Поляки предпочтут быть разбитыми немцами, чем принять помощь СССР. Как заявит маршал Рыдз-Смиглы, «с немцами мы рискуем потерять свою свободу, с русскими мы потеряем свою душу».