55 лет назад Черчилль объявил России войну
5 марта 1946 года бывший премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль произнес свою знаменитую речь в Вестминстерском колледже (Westminster College) в Фултоне, штат Миссури, куда его пригласили для присуждения почетной ученой степени и лекции о международном положении. Позднее сам Черчилль, повидавший за время своей более чем шестидесятилетней политической карьеры немало и взлетов, и падений, совершивший не один поворот и вынесший множество испытаний, будет именно эту речь в Фултоне считать наиважнейшей в своей биографии.
В своей речи Черчилль фактически объявил, что существовавшей с 1941 года коалиции США, Великобритании и Советского Союза больше нет. И, более того, теперь англосаксонские государства, США и Великобритания, должны противостоять СССР. Это заявление было тем весомее, что звучало оно из уст одного из создателей этой коалиции, одного из представителей знаменитой «Большой тройки».
То, что Черчилль в это время уже не занимал никаких государственных постов, никак не отражалось на эффекте от его речи. Хотя бы потому, что действующий президент США Гарри Трумен присутствовал в зале Вестминстерского колледжа и бурно аплодировал сэру Уинстону. Он сам, проделав полуторатысячекилометровое путешествие, привез Черчилля из Флориды для выступления в Фултоне. С его речью на 50-страниц он ознакомился еще накануне, и пришел от нее в восторг. А тот факт, что Черчилль выступал как формально частное лицо, Трумену был только на руку – в 1946 году мало кто из официальных лиц мог позволить себе столь откровенное выступление.
Так высок тогда в мире был престиж Советского Союза. Кстати, и Черчилль не мог удержаться от ряда реверансов в его адрес. «Я очень уважаю и восхищаюсь доблестными русскими людьми и моим товарищем военного времени — маршалом Сталиным. Мы понимаем, что России нужно обезопасить свои западные границы и ликвидировать все возможности германской агрессии. Мы приглашаем Россию занять полноправное место среди ведущих стран мира. В Великобритании – как, я уверен, и в этой стране – с глубокой симпатией относятся к народам России и стремятся, несмотря на многочисленные разногласия, к установлению долгосрочных дружеских отношений с Россией», — распинался Уинстон Черчилль.
Это заявлял тот самый человек, что год назад, когда советские солдаты – союзники Великобритании и США — еще вели последние ожесточенные бои с немцами, когда еще был жив Гитлер, поручил Имперскому генеральному штабу разработать план войны против СССР. Причем с привлечением этому «благородному делу» недобитых гитлеровских войск. Тогда же Черчилль приказал фельдмаршалу Монтгомери собирать немецкое оружие, и быть готовым к передаче его немецким военнопленным, для использования их в войне против русских. Подробнее об этом КМ.RU уже рассказывал.
А в июне1945 года Черчилль советовал тому же Трумену использовать созданное атомное орущие для давления на СССР. Как пишет историк В.Г. Трухановский, «Черчилль говорил, что сейчас Советскому Союзу надо заявить: «Если вы настаиваете на том, чтобы сделать то или это, то ладно же…- а затем — куда делись эти русские?» Имелось в виду, что после «ладно же» сбрасываются атомные бомбы на Советский Союз, в результате чего «эти русские» будут стерты с лица земли».
От себя отметим — Черчилль предлагал уничтожить не «Советы» или коммунистическую партию и лично своего «товарища военных лет» Сталина, а всех русских, к которым он относил население СССР.
Впрочем, в публичной своей речи в Фултоне он предпочел об этом не вспоминать. Напротив, лицемерно изображая тень скорби по портящимся отношениям с «доблестными русскими людьми», он изрекал: «тем не менее, моя обязанность – изложить определенные факты, касающиеся нынешнего положения в Европе. От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике, над всем континентом опущен «железный занавес». За ним находятся все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы: Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест и София. Все эти знаменитые города и население вокруг них – я вынужден это констатировать – находятся не только в советской сфере влияния, но и очень сильного, а в некоторых случаях усиливающегося контроля Москвы».
Вот, кстати, и упоминание о пресловутом «железном занавесе», которое с тех пор вошло в политический обиход. Хотя уж кому-кому, а сэру Уинстону было отлично известно, что у занавеса две стороны – и если к востоку «от Штеттина до Триеста» Советы не дают англо-американцам насаждать свое влияние, то и к западу от этой линии СССР не препятствует англосаксам насаждать угодные им режимы. Например, несмотря на все влияние коммунистов во Франции и Италии американцам удалось заставить местные правительства удалить их из своего состава. А в Греции против коммунистов вообще была развернута жесточайшая гражданская война, стоившая этой маленькой стране свыше 150 тысяч только убитых. Причем, войну эту начал лично Черчилль еще в декабре 1944 года с расстрела в Афинах британскими войсками мирных демонстраций.
Лицемерное сожаление Черчилля по поводу разделения Европы на Восток и Запад выглядит тем более мерзко, если припомнить, что именно он лично предложил товарищу Сталину такой раздел. 9 октября 1944 года на встрече в Москве, действуя в предельно циничном стиле realpolitik, Черчилль предложил Сталину распределить сферы влияния в Восточной Европе.
А именно:
Румыния — 90% влияния СССР, 10% — Англии и США;
Греция — 90% Англии и США, 10% — СССР;
Югославия и Венгрия — 50 на 50%;
Болгария — 75% влияния СССР, 25% — Англии и США.
Сталин согласился без споров, только насчет Болгарии сделал «добавку» до 90%, что было логично – страна была под полным контролем Красной армии.
Так что это именно Черчилль начал кроить Европу. Причем, на самом деле, еще за несколько месяцев до конференции «Большой тройки» в Ялте в феврале 1945 года. За это соглашение Черчилль, впрочем, также лицемерно «покаялся» в Фултоне: «Соглашение, которое было достигнуто в Ялте – и в подписании которого я участвовал – было чрезвычайно выгодно Советской России, но тогда не было гарантий того, что война с гитлеровской Германией не продлится летом и осенью 1945 года. Эксперты утверждали, что война с Японией будет продолжаться еще 18 месяцев после окончания войны с Германией».
Блестящий образец британского благородства — враг кажется еще сильным, помощь союзника – необходимой, приходится союзнику уступать, что просит. Нужда прошла – можно уже и к союзнику относиться как к конкуренту по дележу добычи.
Но, что еще интереснее, запугивая собравшихся в Фултоне советской угрозой, Черчилль откровенно признал, что не верит в угрозу танковых бросков до Ла-Манша и Гибралтара, про которые западные пропагандисты сочиняли вплоть до «перестройки» 80-х годов.
«Я отвергаю идею неизбежности новой войны, а также что она не предотвратима, — заявлял сэр Уинстон. – Я также не верю, что Советская Россия стремится к войне. Чего она хочет, так это плодов войны и беспредельного распространения своего влияния и идеологии».
Вот так вот, господа хорошие! Оказывается, наш апологет «свободного мира» опасается не советского вторжения, а советской идеологии, допуская, что в противостоянии идей англосаксы могут и проиграть. И заявляет, что «мы не должны этого допустить», для чего англосаксонские державы, в первую очередь США, должны укреплять свое могущество. Это очень любопытно звучит, особенно в свете всего того трепа последних десятилетий про «советский тоталитаризм» и западный «свободный мир». Так как же насчет свободной борьбы идей, якобы составляющей органическую сущность Западной цивилизации?
Нет, Черчилль предпочитает в данном случае говорить без обиняков: «Из того, что я наблюдал в поведении наших русских друзей и союзников во время войны, я вынес убеждение, что они ничто не почитают так, как силу, и ни к чему не питают меньше уважения, чем к военной слабости. По этой причине старая доктрина равновесия сил теперь непригодна. Мы не можем позволить себе — насколько это в наших силах — действовать с позиций малого перевеса, который вводит в искушение заняться пробой сил».
Соответственно, по мнению Черчилля, необходимо в соответствии с «добросовестным соблюдением Устава Организации Объединенных Наций и на основе военной силы англоязычного содружества найти взаимопонимание с Россией. Тогда главная дорога в будущее будет ясной не только для нас, но для всех, не только в наше время, но и в следующем столетии». Или, как говорили американские гангстеры, «добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем одним только добрым словом». Для потомка герцога Мальборо, это, конечно, звучит несколько вульгарно, но учитывая, что выступал он именно перед американской аудиторией, Черчилль мог быть уверен, что его поймут правильно.
Дальше он призвал крепить единственный оплот мировой перед «тиранией» (то есть, СССР) — «братскую ассоциацию англоязычных народов. Это означает специальные отношения между Великобританией и Соединенными Штатами Америки». Любопытно, что чаще свою страну Черчилль предпочитал называть не Великобританией, а Британской империей. В те годы как раз начался ее демонтаж, а Черчилль надеялся сохранить ее с американской помощью – почему и взывал к «братской ассоциации» и «специальным отношениям».
Он не мог забыть, как еще один его «друг» Рузвельт пытался протолкнуть идею всеобщей деколонизации. Разумеется, не от избыточной любви к народам, находящимся в «колониальном рабстве», а для того, чтобы открыть рынки и сырьевые ресурсы бывших колониальных империй для масштабного проникновения американского капитала. Забавно, но и новый американский друг Черчилля – Трумен, несмотря на все восхищение Фултонской речью, в целом продолжил эту же линию, не считаясь с чувствами ревнителей Британской империи.
Разумеется, Фултонская речь Черчилля вызвала у его «товарища военного времени» И.В. Сталина совсем иные чувства, чем у Гарри Трумэна.Уже14 марта 1946 года Сталин в своем интервью газете «Правда» однозначно поставил Черчилля в один ряд с Гитлером и заявил, что в своей речи тот призвал Запад к войне с СССР, а также обвинил его в расизме. «Следует отметить, что господин Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Господин Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира. Немецкая расовая теория привела Гитлера и его друзей к тому выводу, что немцы как единственно полноценная нация должны господствовать над другими нациями. Английская расовая теория приводит господина Черчилля и его друзей к тому выводу, что нации, говорящие на английском языке, как единственно полноценные должны господствовать над остальными нациями мира», — заявил Сталин.
При этом он подчеркнул, что «нации проливали кровь в течение пяти лет жестокой войны ради свободы и независимости своих стран, а не ради того, чтобы заменить господство Гитлеров господством Черчиллей».
Впоследствии, Сталин сказал польским руководителям, что «нельзя нам позволить запугать себе Черчиллем». Фактически в Фултоне Советскому Союзу был брошен вызов, и Сталин не мог его не принять. На его месте в то время подобным образом поступил бы любой лидер СССР. Страна только что выиграла Великую Отечественную войну, и принятие позиций Черчилля не было бы понято и принято народом-победителем.
Для всего мира эти дни марта 1946 года стали началом «холодной войны», а Фултон, как пророчески заметил тогда же Трумэн, гарантировал себе место в учебниках по истории. В зависимости от стороны, занимаемой по отношению к «железному занавесу», для одних Фултон оценивался как старт «борьбы за свободную Европу», а для других — как запал для «разжигания новой мировой войны».