Скрытый источник панарабского бунта
Девятый вал мятежей и революций (а революция – это успешный мятеж) сотрясает Северную Африку и Ближний Восток: вряд ли история этих мест знала что-либо подобное. Однако эксперты интересуются в большей степени политической составляющей происходящего, нежели экономической. Поэтому сейчас хотелось бы остановиться как раз на экономике.
Раскроем издаваемую ЦРУ США «Всемирную книгу фактов» и выпишем из нее приблизительные значения ВВП на душу населения для государств региона в 2010 году (точных данных еще, конечно, нет). Эти цифры можно сравнивать между собой, поскольку они даны в «международных» долларах, обладающих той же покупательной способностью, что и доллары непосредственно в Соединенных Штатах (так называемый ППС – паритет покупательной способности). Полученную таблицу предлагаем вниманию читателя, хотя и просим учитывать, что сетевая версия «Всемирной книги фактов» обновляется еженедельно*.
Массовые протесты начались с Туниса и Египта – стран сравнительно небогатых, с подушевым доходом заметно ниже среднемирового уровня в $11 100. Затем на улицы вышли жители еще более бедных Йемена, Иордании, Марокко, Сирии и, само собой, Мавритании – определенно одной из нищих стран, где подушевой доход в 5 раз уступает среднемировому. Однако если причину народных волнений видеть лишь в бедности, то возникает вопрос: почему же они вспыхнули теперь, а не раньше или не позже?
Представляется, что более всего в происходящем виноват мировой продовольственный кризис. Он начался в 2007 году, в 2008-м укрылся в тени всеобщего финансового кризиса, а после преодоления рецессии забушевал с новой силой в 2010-м, подгоняемый засухами и наводнениями в разных частях света. Не вдаваясь здесь в подробный анализ причин продовольственного кризиса, отметим, что в значительной мере он вызван бурным ростом аппетитов в Китае и Индии. Там проживают 40% населения Земли, вот уже примерно 20 лет происходит впечатляющий экономический подъем и, соответственно, быстро повышается уровень жизни огромных людских масс.
Усугубляющим фактором для пустынных и засушливых стран Северной Африки и Ближнего Востока является то, что ни одна из них (за исключением Израиля – довольно крупного экспортера продовольствия) не в состоянии самостоятельно прокормить собственных граждан: еду приходится импортировать, что делает ее еще дороже. Причем дефицит воды лишь увеличивается по мере роста населения и исчерпания подземных вод.
Итак, поначалу все было вроде бы ясно: пища телесная бьет ценовые рекорды – народ бунтует. Вот только понятную ситуацию неожиданно запутали беспорядки в отнюдь не бедной Ливии. С душевым ВВП $13 800 этот крупный экспортер природного газа, нефти и продуктов из нее находится во «Всемирной книге фактов» на вполне приличных 83–84 местах из 229 возможных – наряду с далекой Мексикой. Ну ладно, допустим, клан диктатора Каддафи плохо делился нефтедолларами с прочим населением, в результате чего реальный подушевой доход большинства ливийцев значительно ниже того, что показывает статистика (и, соответственно, ниже того дохода, который имеют мексиканцы, живущие при достаточно развитой демократии).
Однако почему пламя панарабского бунта добежало до Манамы, столицы богатейшего Бахрейна? Подушевой ВВП там чуть выше, чем в Австрии (21-е место в мировой табели ВВП) и чуть ниже, чем в Нидерландах (19-е место там же). Это показалось аналитикам очень странным. Впрочем, дежурное объяснение нашлось быстро: дескать, конфликт в Бахрейне этноконфессиональный, поскольку на улицы вышли представители шиитского большинства (около 3/4 населения, среди которых не только арабы, но и много персов – переселенцев из Ирана), недовольного правлением суннитского меньшинства.
Ситуация усложнилась тем, что недавно король Бахрейна разрешил свободные выборы в нижнюю палату национального парламента, и ее сей же миг заполнили фанатики – как ваххабиты (сунниты), так и проиранские шииты. Это резкое усиление в бахрейнском обществе радикального ислама стало, во-первых, мощным катализатором всеобщего возмущения, а во-вторых, продемонстрировало безумные последствия той самой «демократизации» региона, на которой настаивает Запад. Правда, ничего нового мир не узнал: в 2011 году исполняется 20 лет свержению сомалийского диктатора Барре, и с той поры в Сомали царит не демократия, а полная анархия: государство отсутствует как таковое, и все воюют против всех.
Тем не менее, из опыта Бахрейна почему-то мигом сделали для себя выводы его соседи как по Персидскому заливу, так и по пулу богатейших стран: нефтеносные Кувейт (8-е место в мировом рейтинге подушевого ВВП) и Саудовская Аравия (55-е место). На первый взгляд, тамошним владыкам бояться было нечего, обе эти страны гораздо монолитнее Бахрейна, поскольку и большинство, и власть в них принадлежит суннитам. Но правители Кувейта и Саудовской Аравии вдруг принялись старательно откупаться от своих подданных в превентивном порядке – пока те не взбунтовались. Повышение зарплат и стипендий, пенсий и пособий, субсидирование государством до 100% стоимости услуг ЖКХ и продуктов питания – вот далеко не полный перечень подарков кувейтского эмира и саудовского монарха; добавьте еще грандиозные юбилейные торжества, запланированные на ближайшие месяцы.
Может быть, шиитский (или, прямо скажем, иранский) фактор – все-таки далеко не главный? Зато сразу приходят на память известные каждому школьнику зрелища (гладиаторские бои, скачки на колесницах) и раздачи (денег, еды, одежды) в Древнем Риме. Тамошние правители просто вынуждены были за свой счет кормить и развлекать плебеев, поскольку все рабочие места в державе занимали рабы. В противном случае изнывающий от безделья голодный плебс восставал против власти консулов, сенаторов, императоров. В марте 2011 года тысячу раз успели пожалеть о собственной жадности властители Омана – даже более богатого, чем Саудовская Аравия. Не приступив своевременно к массированным раздачам, они получили в ответ всенародную уличную ненависть по бахрейнскому сценарию.
Пожалуй, мы неслучайно наткнулись на историческую параллель с Римом. Во всех процветающих государствах Персидского залива имеются и «плебеи» (потомственные тунеядцы из числа коренных граждан), и свои «рабы» (трудовые мигранты). Если в Омане и Саудовской Аравии учтенные гастарбайтеры составляют «всего лишь» по 20% населения, то в Бахрейне их почти 50%, Кувейте – порядка 80%, Катаре – почти 85%, ОАЭ – около 90%. Дошло до того, что последние две страны уже перестали быть арабскими: большинство неграждан там составляют неарабы из Индии, Пакистана, Индонезии, Ирана, Филиппин и других регионов с многочисленным мусульманским населением.
Понятно, что здесь кроется источник целого клубка чрезвычайно серьезных конфликтов: власти стремятся ограничить иммиграцию, чтобы в интересах национальной безопасности приучить к труду коренное население; привыкшие к ничегонеделанию коренные граждане совсем не стремятся вкалывать и заинтересованы в дешевой рабочей силе неграждан; те выступают против дискриминации по сравнению с коренными гражданами; коренные боятся равноправия с приезжими как огня, поскольку заведомо проиграют конкуренцию с ними.
К тому же из-за высочайшей рождаемости (ислам запрещает контрацепцию) 30–40% населения в регионе приходится на юнцов до 15 лет, например, средний возраст в Бахрейне не превышает 29 лет. При этом парадоксальным образом местным мужчинам катастрофически не хватает женщин. Так, в Саудовской Аравии на 100 дам приходятся примерно 130 кавалеров, а в самой богатой стране мира Катаре дам и вовсе в три с лишним раза меньше! Дело в том, что мигрантам обычно запрещено приезжать с семьями. Несложно понять, насколько опасным является подобный человеческий материал, – молодые мужчины, которые годами маются без женщин. Достаточно еще на несколько процентов вырасти ценам на еду, и «социально-гормональный» взрыв неизбежен.
В столь критической ситуации не демократизация (чреватая дезинтеграцией, «сомализацией» и приходом к власти религиозных экстремистов), но именно щедрые-прещедрые раздачи остаются, похоже, единственным способом сохранить стабильность. Президенты Туниса Бен Али и Египта Мубарак не нашли достаточно средств для этого и лишились своих постов.
Разумеется, баснословные подарки в Кувейте и Саудовской Аравии получают лишь полноправные граждане. Но через них немалая часть средств поступит мигрантам – скажем, в виде повышения зарплат. В результате такого перераспределения и «овцы» (граждане) останутся целы, и «волки» (неграждане) будут сыты. Ведь почти все приезжие работают на местных частников, в то время как почти все граждане заняты непыльной государственной службой. Там, где от служащего требуется уметь хоть что-нибудь, кроме поглощения кофе за светской беседой, преобладают иммигранты, – например, в полиции и отдельных родах вооруженных сил. Характерно, кстати, что в Кувейте категорически – под страхом чудовищного штрафа – запрещено продавать иммигрантам дармовые продукты питания, полагающиеся коренным жителям. А вот отдать безвозмездно – пожалуйста.
Таким образом, круг дважды замкнулся. С одной стороны, мировой продовольственный кризис ударил по абсолютному большинству жителей Северной Африки и Ближнего Востока – независимо от национальности, вероисповедания, происхождения и богатства страны проживания. Палочкой-выручалочкой стали сверхприбыли от торговли углеводородами, позволяющие импортировать продовольствие. С другой стороны, продовольствие отчасти дорожает благодаря взлету нефтяных котировок, поскольку горюче-смазочные материалы составляют значительную долю в его себестоимости.
Как в свете происходящего выглядит Россия? Согласно «Всемирной книге фактов», подушевой ВВП в «международных» – то есть сопоставимых – долларах составил в 2010 году $15 900. Во всемирном рейтинге это 71–72 места, которые Россия делит с Литвой (согласно тому же самому американскому источнику, по итогам 2009 года подушевой ВВП России уступал аналогичному ВВП Литвы: $15 100 против $15 500, и 73 место против 71).
Прежде всего бросается в глаза полное расхождение ситуаций в мусульманском мире и у нас – и по трудовым ресурсам, и по воде, и по мигрантам, и еще по чему угодно. А самое главное, благодаря незадействованным сельхозугодиям Россия располагает почти сказочными возможностями производить продукты питания. Единственное сходство – в нефтегазовом изобилии. Россия занимает 1-е место в мире по добыче нефти, что позволяет компенсировать отечественным сельхозпроизводителям часть цен на ГСМ за счет высоких экспортных пошлин на углеводороды. А уж аграрии, в свою очередь, не подводят, что доказано мощным ростом АПК на протяжении последней пятилетки.
Будучи еще недавно крупным импортером продовольствия, Россия в основном избавилась от этой зависимости: достижение показателей Доктрины продовольственной безопасности не за горами. В течение ближайших года–полутора страна полностью покроет свои потребности в курятине, а еще через год–два – и в свинине. Затем наступит эпоха массированного экспорта русского продовольствия. Сейчас на международном уровне уже ведутся согласования его основных направлений, логистических маршрутов и ветеринарных правил.