Глеб Павловский: О наилучшем из режимов
Недостатки демократии русской сборки огромны, и время их обсудить. Но действительно ли мы обсуждаем заявленную тему? Дефект дискуссии — слабый интерес авторов к функционированию России.
Втайне Голосов и Белковский считают Россию ненормальной страной, почему-то боясь говорить это вслух. А ведь правда, Россия ненормально велика, ненормально разнообразна, ее народ — нигилист и абсурдно терпелив. Все наши режимы правления исходят из этого, укрепляя национальное либидо. Идеальное правление в России должно быть нормальным правлением для ненормальной страны.
Возможны, однако, разные типы дискуссий: споры фриков, споры критиков или роковой спор — кого взять в отпуск, и куда. Дебаты о благом правлении Россией очень похожи на форумы отпускников. Голосов сравнивает европейский парламентаризм с южноамериканским президентством — «сравнение явно в пользу Европы». Да и на мой взгляд туриста так же: умеренный политический климат без жары, анаконд и пауков-птицеедов… Ну а как дела с политическим строем для мира волков, тейпов, думцев-хипстеров, оленеводов..?
Мы решаем задачу режима, дружественного нам как пользователям, а не милого с виду. Это не вопрос инвестиций в российский туризм. Аргумент «такое-то правление недурно выглядит там-то» как туристский предлагаю отбросить: чтоб припасть к идеалу вплотную — просто купи билет, а власти так не меняют — никто, никогда, нигде. Откинем и поиск мод в русском прошлом — системы, которые народ уже испытал, невероятны тем, что уже отринуты. Версия, будто Российскую империю начала ХХ века поддерживал «ритуал», показалась бы слишком сильным допущением даже министру двора графу Фредериксу.
Выбор правления для России должен исходить из нескольких простых условий.
Должны существовать — в массах, но и в элитах тоже — согласие создать и, далее, готовность поддерживать новое правление. Должна быть единая концентрированная воля, способная упорно и систематично реализовать проект такого правления — отклоняя другие. Кстати, известнейшую проблему единства политической воли авторы отнесли к «обузе сверхдержавности», а зачем? В демократической традиции она популярна, как гипотеза Пуанкаре: нет теоретика демократии, который не искал ее решения. Демократию не примут всерьез, пока та не умеет собрать волю в кулак, вопреки «мультикультурности» и «полиархии» граждан. Англия без Тэтчер и Черчилля, США без Рузвельта, ФРГ без Коля и Аденауэра были бы сегодня демократиями прошлого. Евросоюз — демократическая утопия-сверстница российской — действует как режим общей воли, автономный от систем правления стран-учредителей. Для России, последние 100 лет не покидающей зону чрезвычайных обстоятельств и сегодня серфингующей на волне мирового кризиса, это вопрос не пустой.
Отсюда странная легкость суждений столь разных авторов: «…систему придется начинать с нуля. Но, на самом деле, ничего страшного» (Голосов) или «не надо приводить аргумент, что это утопия… Россия — страна реализуемых и реализованных утопий» (Белковский). Как ни меняй фамилии местами, смысл тот же: оба исходят из простоты смены правлений в России, что еще декабристы ценили как «удобство производить революции». Так важна ли вообще разница наших утопий? Парламентаризм или монархия — не все ли равно, раз их вводит новый режим, которому создание государств «с нуля» — привычное дело, исполняемое не впервой? Режим, чья легитимность опирается на неоспоримый мандат творца новой, передовой, самой современной формы правления? Такому незачем уходить. Как, впрочем, и некуда торопиться с творением…
Читатель, тебе не кажется, что ты уже знаешь этот режим? Что ты с ним где-то встречался? Ищущие иного правления предлагают перевооружить данный режим. Тогда почему с ним же, с режимом об этом прямо не договориться? Обдумаем сей парадокс русской политики, перед тем как вылететь из нее навсегда — в «успешные парламентские системы… на крохотных островах тихоокеанского бассейна» (Голосов).