Валерия Новодворская: за благо воздадим

Наш Горби стал в конце концов действительно неплохим немцем и вполне сносным американцем, то есть в сумме европейцем. Мало какой генсек этой кондовой, плебейской и заскорузлой, как старая портянка, КПСС, прошел такой путь. Собственно, никто и не прошел, один только наш Майкл, честно заработавший этот западный «ник». Его только не надо спрашивать о Ельцине и Гайдаре — здесь кончаются светские манеры и объективность.

Давайте начнем с конца: ушедший в отставку Горби ушел очень далеко от себя же образца 1985-го или даже 1991 года. Он стал светским джентльменом, блестящим, остроумным, оппозиционным и раскованным. Все реже вспоминает о «социалистическом выборе» своего деда. Он пинает Путина, он окормляет из доходов олигарха Лебедева «Новую газету», он умело носит смокинг. Когда его оставили с пенсией в 4 доллара, он доказал, что лично уже созрел для капитализма: за 100 тысяч баксов рекламировал пиццу («Меняю холодную войну на горячую еду»), читал по миру лекции и прокормил не только свою семью, но и прожорливый Фонд Горбачева. Он лихо вел заседание Демократического совещания за круглым столом в здании-книжке на Новом Арбате, представляя эсдеков, как заправский неформал.

Ему 80 лет, а он летает по континентам, как бабочка. Коммунистическая шелуха с него быстро осыпалась. А что до эпохи, то теперь мы сидим на мели, голые, босые, мудрые и объективные. Терять нам нечего, Горби больше не генсек и не президент СССР, и диссидентский статус больше не обязывает нас бранить его, оскорблять, ниспровергать и называть «фашистом». Эпоха Горби, увы, закончилась навеки, и можно сказать ту правду, которую мы не имели права видеть и высказывать в 1989 году.

Горбачевская эпоха имеет свой исторический аналог. Перестройка — это ведь пересмотр, рефлексия, переосмысление, иная точка отсчета. Эпоха Ельцина — эпоха великих Дел. Эпоха Горби — это эпоха великих Слов, сомнений, споров. Это, конечно, напоминает эпоху Екатерины Великой. Она тоже была хорошей немкой. После хамоватого припадочного Петра, который сморкался в скатерть, пил как лошадь, то целовался, то сажал на кол, после его необходимых, но зверских реформ вдруг перед Россией явилась любезная западная принцесса, называвшая всех на «вы», со своими «спасибо» и «пожалуйста», со своими европейскими связями: д’Аламбер, Дидро, Вольтер, не считая монархов и князей. Петр вламывался в Европу как медведь. Екатерина входила к себе домой, со светской улыбкой, шурша шелками, ведя за руку смущенную, неуклюжую Россию. Так нас вел и Горби, вел к Рейкьявику, к падению Берлинской стены, к чаепитиями с Ронни Рейганом, Джорджи Бушем и Мэгги Тэтчер.

Первое, что сделала Екатерина, — это созыв Предпарламента. Она дала людям выговориться: дворянам, купцам, коренным народам, однодворцам, ремесленникам. Они собрались для дискуссии впервые. Впервые после холодной, мрачной, молчаливой зимы люди заговорили не тайком и не на кухнях. Не узнаете? Это же Съезд нардепов, это страна, бросившая работу (все равно продукцию надо было списывать в утильсырье) и слушающая целый день Съезд; это Сахаров, выступающий перед миллионами с резким осуждением афганской войны. Тогда фильм «9 рота» со своей натужной героикой пришелся бы не ко двору. Горбачевско-екатерининская эпоха — это толпа перед стендом на Пушке, жадно читающая «Московские новости»; это мастер-класс «Покаяния» Тенгиза Абуладзе: хватай свое гнусное прошлое в образе отца за ноги и волоки его на свалку!

Екатерина дала вольности просвещенному сословию: дворянству, высшему купечеству. Дворянские собрания — это была гласность без телевизора. А Горби дал больше, он дал публичные вольности «Огоньку», «Взгляду», Съезду, «Эху Москвы». Конечно, простолюдины не ценили ни Екатерину, ни Горби. Простолюдины хотели покушать, а при Горби еще и выпить, а он вводил «сухой закон». Но интеллигенция свои вольности получила. Первые митинги, первый ОМОН. Освобождение политзаключенных, сидевших за Слова. «Годами молчания сжатые рты, как почки, раскрыться готовы. Оглохнув от долгой такой немоты, мы голосом пробуем слово. И с поднятой робко еще головой за вольным своим разговором, боимся, а вдруг прозвучат за спиной глухие шаги Командора». Так пела нам Нателла Болтянская. Но Командоры пришли в карикатурном облике гэкачепистов, а потом в виде шутов гороховых Хасбулатова и Руцкого. Мы потренировались, привыкли, и путинские пустые глаза уже не испугали тех, кому Слово было важней карьеры. Командоры топают, а мы сидим и разговариваем в Интернете.

Конечно, и у Екатерины, и у Горби была масса проколов: Радищев, Новиков, полный атас в экономике СССР, боязнь капитализма и рынка, ОМОН, Вильнюс-91, чернобыльский Первомай и ликвидация последствий в болоньях вместо спецодежды, Тбилиси и саперные лопатки. Но Горби не любил крови, и у него можно было купить свободу по сходной цене. Танки останавливались и лопатки опускались, когда он видел, что люди готовы идти на смерть. Литва не простит ему никогда, но ведь не останови он танки — и погибли бы не 13 человек, а пол-Вильнюса. Пушкинская площадь могла бы стать площадью Тяньаньмэнь. Но Горби не Дэн Сяопин, он выпустил власть, чем довел до истерики дураков-гэкачепистов и идиотов-подписантов «Слова к народу». И оказалось, что танки в руках у трусов и дураков — никчемное оружие. Горби не разваливал Варшавский договор, он просто вытащил из этого ружья патроны, и Варшавский договор сдох сам.

Но за самыми прекрасными Словами приходит время суровых великих Дел. И Горби обречен был уступить место Ельцину, который мало говорил, но много делал. Благодаря Горби у нас впервые завелась умная и красивая первая леди, Раиса Максимовна, вдохновительница реформ. Мы ей очень задолжали. Эпоха Горбачева и Екатерины Великой называлась одинаково — и в XVIII веке и в XX. Гласность, перестройка, Просвещение, просвещенный абсолютизм… Тоталитаризм спускали с горки на тормозах. Освобождение политзаключенных — это была роскошь, ведь такие фрукты, как я и Саша Подрабинек, и «спасибо» не сказали, а только ругались. Было и «средство передвижения» — вышли из подполья и энергично задействовали кооператоры, будущие «олигархи».

Я всю перестройку честно простояла, как Оливер Твист, у котла со свободой, протягивая миску за добавкой: «Сэр, я хочу еще каши». Свободы по приютской норме, которой хватало организации «Апрель», конечно, было мало мне и «Демсоюзу». Горби ласково бил нас половником по голове, но не дубинкой, не до смерти. Всего-то 17 арестов по 15 суток за два года. И вот Горби, как заправский оппозиционер, встречает свое 80-летие в Лондоне. Выпьем же за непьющего Горби, который наслушался Млынаржа и развалил социализм в поисках его человеческого лица. Зато получилась стройплощадка для капитализма. Выпьем за Горби, прораба Перестройки, который позволил нам квакать «против» в советском болоте. Мы, интеллигенты, лягушки-квакушки, всегда будем считать его своим Иваном-Царевичем.