Политическая социология: индикаторы кризисного сознания
Протестные настроения
Мониторинг протестных настроений, регулярный в опросах общественного мнения, по состоянию на 8-9 октября, представлен Фондом «Общественное мнение». В течение уже длительного времени эти данные отличаются своим постоянством: некоторые колебания, если и наличествуют, то располагаются в пределах статистической погрешности. Согласно полученным результатам, при сугубо визуальной оценке протестного потенциала, фиксируемого с немалой долей приблизительности, обычно выходит, что признаки общественного недовольства, готовности людей участвовать в акциях протеста отмечают около трети респондентов (при последнем замере — 38%). От половины до двух третей опрошенных (в последнем случае — 59%) отрицают наличие подобного рода признаков в общественных настроениях.
Обычно эти данные располагаются в самом начале исследования и, вполне вероятно, что имеют своей целью произвести некий психологический эффект: даже по этим, относительно косвенным характеристикам протестного потенциала потребитель социологической информации словно бы должен сделать неминуемый вывод о том, что масштабы протеста, как потенциальные, так и реальные, представляются довольно-таки ограниченными. То есть этот показатель намеренно ставится во главу угла объяснительной схемы, подразумевающей далеко идущие выводы относительно якобы ограниченности, постепенного угасания протестного потенциала, существующего в обществе, и бесперспективности надежд на хотя бы малую эффективность подобных форм социальной борьбы и социального давления. По весьма прозрачному замыслу, такого рода аргументация должна, по всей очевидности, работать никак не в пользу протестной идеи в самом ее принципе, подвергая недвусмысленному сомнению ее популярность.
Между тем, однако, даже треть респондентов, отметившая наличие «протестантства», огромную величину — это более 30 миллионов человек! Также её способности втянуть в протестную «воронку» новых «протестантов» тоже должны учитываться при такого рода прогнозах. Наконец, стойкое относительное большинство, составляющее более четверти (27%) из числа отметивших наличие протестных настроений в обществе или с ответом затруднившихся (41%), с уверенностью отмечает нарастание такого рода настроений в течение последнего месяца.
Еще один признак наличия протестных настроений — это личное ощущение чувства социального недовольства и протеста. Лично недовольных на этот раз набралось 40%, притом что оценка протестного потенциала «со стороны» (она составила 52%) оказалась и того больше. Соответственно более половины (55%) достигла группа отрицающих то, что они лично испытывают чувства недовольства и протеста. Иными словами, как всегда, личная предрасположенность к протесту несколько отстает от «воображаемого» потенциала протеста, то есть от оценок, высказанных относительно его величины.
На вопрос о готовности в ближайшее воскресенье выйти на митинги или демонстрации в защиту своих прав — своеобразный «момент истины» — пятая часть респондентов (21%) ответила утвердительно, а 73% заявили, что не намерены в них участвовать. Как бы то ни было, но протестный потенциал существенно теряет в своей мощи, когда перед респондентом возникает перспектива, связанная с необходимостью его реализации, пусть даже совершенно призрачная и гипотетически умозрительная. По-видимому, здесь вступают в силу какие-то сдерживающие поведенческие механизмы, не позволяющие многим людям переступить некую гласную или негласную «запретную» черту, что в итоге может повлечь за собой крайне нежелательные для них последствия.
Что потенциал протеста может реализоваться в достаточно скромных масштабах, находит свое объяснение, по-видимому, в глубинных традициях отечественной политической культуры. С точки зрения канонов последней, оппозиционность (а даже минимальное выражение протестных настроений всегда и непременно с ней ассоциировалось) не только никогда не считалась добродетелью гражданина, а напротив, сплошь и рядом угрожала превращением его в изгоя, достойного всяческого общественного порицания, если не просто остракизма. Поэтому для большинства наших сограждан совсем не легко отважиться на открытую демонстрацию своих оппозиционных (протестных) взглядов, что неминуемо предусматривает та или иная протестная акция, при которой гражданину не гарантирована никакая анонимность в отличие, например, от предусмотренной процедурой выборов тайны голоса.
Отличительной чертой демоскопического зондажа, предпринятого неделей ранее (http://bd.fom.ru/pdf/d40ypn11.pdf), является относительно нечастая постановка вопроса о качестве протеста. В данном случае речь идет об основных мотивах протестных настроений, склонности к протесту и в какой-то мере о той потенциальной социальной базе, которая вероятнее всего могла бы стать источником протестных действий. Мнения на данный счет представлены группой респондентов (37%), высказавших убеждение в росте потенциала протеста, имевшем место в течение последнего месяца, или затруднился с ответом на этот вопрос (табл. 1).
По давней традиции, прочно утвердившейся в политической мысли, протест обычно рассматривается как простейшая, чаще всего стихийная форма социального действия, чреватая явлениями политического вандализма, создающая цепную реакцию дестабилизации общества. Протест неминуемо проигрывает при его сопоставлении с более совершенными, отлаженными десятилетиями и веками институтами социальной борьбы и давления, отчего его принято связывать в первую очередь с социальными низами, сплошь и рядом легко провоцируемыми на протестные действия и столь же легко манипулируемыми силами, весьма далекими от интересов простого человека.
Что именно этот социальный источник порождает в основном и сегодня протестные настроения, видно из некоторых высказываний респондентов:
«Рабочий класс, пенсионеры недовольны уровнем жизни»…
«Невнимание со стороны властей к проблемам простого народа»…
Однако сам перечень проблем, толкающих людей на протестные акции, делает вывод о сугубо маргинальной природе социального протеста слишком упрощенным и скоропалительно односторонним. Действительно, инфляция и рост цен как мотив протеста (17%) равномерно распространяется на громадное большинство населения, страдающего от катастрофического падения доходов и уровня жизни. Столь же велика когорта людей старшего возраста, основным, а во многих случаях единственным источником дохода которых является пенсия (16%).
Люди еще готовы, худо ли бедно, примириться с безработицей: только 4% вспомнили о ней, назвав среди социальных невзгод, способных побудить их к протестным выступлениям. Причем в данном случае речь идет не о каких-то маргинальных группах населения, а о социально полноценных («работы нет», «трудно устроиться на работу», «безработица, возрастной лимит», «безработица среди молодых специалистов», «едут на заработки в Москву»).
Меньшая роль в возрастании потенциала протеста (по 1%) отводится проблемам в экономике, в медицинском обслуживании, в образовании, в ЖКХ, нестабильности и неуверенности в завтрашнем дне, засилью мигрантов. Малое число мнений, приписывающих протестные настроения этим обстоятельствам, навеяно, как скорее всего можно предположить, неспособностью властей справиться с этими проблемами, а то и просто нежеланием ими всерьез заниматься, что в итоге создает в обществе атмосферу полной безысходности.
Примерно по той же концептуальной схеме строится мониторинг протестных настроений, осуществляемый Всероссийским центром изучения общественного мнения (http://wciom.ru/index.php?id=459&uid=112038). Как и в предыдущем исследовании, по данным, полученным 1-2 октября, здесь акцентируется факт падения протестного потенциала, причем как визуально оцениваемого, так и своих собственных желаний участвовать в вероятных акциях протеста (табл. 2-3). И так же, как и в предыдущем случае, этот пессимистический вывод может быть принят и разделен с аналогичными уже упомянутыми оговорками.
Исследование представляет интерес попытками идентификации «протестантской» и «непротестантской» части опрошенных по их политической принадлежности и социальным характеристикам. Так, наиболее вероятными протесты кажутся сторонникам ЛДПР (37%) и «Справедливой России» (36%), а также москвичам и петербуржцам (39%), в то время как вполне ожидаемо в их реальность не верят приверженцы «Единой России» (75%) и жители малых городов (78%). Что же до потенциальных участников протестов, то это прежде всего сторонники ЛДПР (45%) и «Справедливой России» (43%), а также селяне (35%). О том, что не готовы поддержать такие выступления, опять-таки ожидаемо сообщают по большей части сторонники «Единой России» (76%) и жители крупных городов (77%).
Главные проблемы страны
О существовании объективной основы для протестных действий, о возможностях нарастания протестного потенциала, вопреки постоянным уверениям о его неуклонном снижении, свидетельствует рейтинг главных проблем страны, представленный Всероссийским центром изучения общественного мнения (http://wciom.ru/index.php?id=459&uid=112035) по результатам опроса, проведенного 24-25 сентября. Чаще всего упоминаются проблемы социально-экономического характера, на долю которых приходится наибольшее число мнений, причем в первую очередь именно те социальные беды и неблагополучия, которые непосредственно затрагивают личные интересы респондента. Удаленность от проблем более широкого общественного характера уже ослабляет интерес к ним. И, наконец, терпимее выглядит отношение к проблемам политического характера.
Сторонников КПРФ сегодня особенно беспокоит проблема пенсионного обеспечения (50%), приверженцев ЛДПР — ситуация в сфере ЖКХ и ЖКУ (55%). Этой же проблемой особенно обеспокоен электорат «Справедливой России» (59%), равно как и инфляцией (59%) и коррупцией (56%). Среди сторонников «Единой России» высока тревожность в отношении проблемы алкоголизации и наркотизации (53%). Что касается приверженцев непарламентских партий, то они в качестве важнейшей проблемы выделяют ситуацию в сфере ЖКХ (55%).