Последнее китайское заблуждение
“Главный союзник” России на Востоке решает свои экономические и политические задачи за наш счет .
За последние годы руководство России изрядно поднаторело в создании и поддержании мифов — о народе, о стране, да и о самом себе. Однако политические сказки, сочиненные на потребу электорату, имеют обыкновение разрушаться. Один из главных и усиленно культивируемых — миф об уникальном географическом положении России, которое якобы предопределяет ее “евразийскую” сущность, — проходит испытание реальностью в ходе визита премьер-министра Владимира Путина в Китай. И трещит по швам.
В нашем обществе принято верить, что пространственная протяженность — это безусловное конкурентное преимущество, которое по щелчку пальцев можно конвертировать в деньги, замкнув на себе транзитные потоки между Европой и Азией. Иными словами, мы склонны считать, что без России если не мировая экономика, то уж мировая логистика никак не обойдутся.
Политической надстройкой мифа выступает стремление национального лидера, которому мысль о масштабах страны не дает покоя с начала его первого президентства, видеть на Востоке столь же мощных и лояльных партнеров, как и на Западе. Иными словами, хочется встать с колен на обе ноги, твердо поставив одну на Европу, а вторую — на Азию.
Как уже часто случалось в многовекторной российской политике, “азиатскую ногу” Россия начинает укреплять тогда, когда заметно “припадает” на европейскую. Вот и сейчас обыски в европейских офисах “Газпрома”, сокращение закупок энергоресурсов Турцией и споры с европотребителями вокруг цен на газ подогрели желание доказать и себе, и миру: Россия не только великая европейская, но и великая азиатская держава.
Но при чем здесь Азия? На азиатском направлении внешняя политика России еще в конце 1990-х годов была сориентирована на Китай, да так на нем и “замкнулась”. Благодаря этому КНР стала третьей космической державой мира, обрела новую ресурсную базу вблизи своих границ и получила верного внешнеполитического союзника. А на фоне несложившегося партнерства с Японией и охлаждения отношений с Индией Китай и вовсе раздулся как флюс во внешней политике России. Но прокитайская ориентация не помогла нам ни сбалансировать отношения с другими партнерами, ни освоить свой Дальний Восток.
Программа визита Путина в Китай демонстрирует, что равноправного партнерства с китайцами у нас не получается. Как и предвещал пятнадцать лет тому назад известный американский политолог Сэмюэл Хантингтон, повестку дня диктуют из Пекина, где давно привыкли к уступкам со стороны России. В 2007—2009 гг. мы не могли скорректировать цену на нефть, поставлявшуюся по контракту с “Роснефтью”. Пять лет не можем договориться о цене на газ, который хотим поставлять в Поднебесную с 2015 г. В 2009-м не смогли выторговать ничего полезного из программы пограничного сотрудничества, которая в результате свелась к освоению месторождений в России и строительству на китайской стороне промышленных предприятий по переработке нашего сырья, да еще десятков местных автомобильных и железных дорог и пограничных переходов, обслуживающих этот сырьевой экспорт. А “Партнерство ради модернизации” с Китаем и вовсе национальное унижение — ведь помогать России модернизироваться будет страна, двадцать лет назад продававшая нам разве что полотенца и термосы.
Россия давно превратилась не только в сырьевой, но и в политический придаток Китая. Более 50% экспорта приходится на долю товаров минерально-сырьевой группы, а доля промышленных товаров сократилась с 20—22% в конце 1990-х годов до 1,5% сегодня. Китай опустился с первой на пятую позицию среди покупателей российского оружия — но сейчас он производит его сам, часто пиратским образом, и конкурирует с нами за рынки слаборазвитых стран. Причем часто даже не ставит в известность. Зато Договор о дружбе от 2001 года обязывает нас “консультироваться” по всем серьезным вопросам мировой политики — вот мы и блокируем резолюции с осуждением зимбабвийского лидера, дружно голосуем за сирийского диктатора в Совбезе ООН, хором клеймим авиаудары по Ливии и единодушно поддерживаем суданского президента-преступника.
А что взамен? Мы стали мостом между Европой и Азией? Увы, нет.
По российской территории проходит менее 1% “евразийской” торговли — хотя на излете советской эпохи эта доля достигала 11%. Китай не делает на нас ставку, идя в обход: сейчас 7 из 10 крупнейших портов мира — китайские, а наши не входят даже в первый “полтинник”. Трубопроводы из России в Китай пока только строятся, а из Средней Азии (газопровод из Туркмении и нефтепровод из Казахстана) — уже работают. На нашем Дальнем Востоке по дорогам может проехать только премьер, а с китайской стороны к границам бывшего СССР протянуты многополосные скоростные магистрали.
Китай контролирует уже 40% нефтяного и газового секторов Казахстана и выступает крупнейшим торговым партнером и инвестором почти всех стран Центральной Азии. По существу он уже реализует проект “нового шелкового пути”, как раз лишая Россию почитаемого нашей элитой незыблемым статуса моста между Европой и Азией.
Почему идея такого моста остается нереализованной? Потому что он вымощен благими намерениями и на самом деле ведет не в Азию, а в тупик под названием “российский Дальний Восток”. Мы пытаемся перекинуть мост через территорию, на которой нет ни достаточно людей, ни инфраструктуры; строим его для единственного клиента, у которого есть альтернативные пути транзита и который крайне искусен в использовании своего монопольного положения.
Размер нашей территории — не плюс, а минус для такой архаичной страны, как Россия. Он требует сверхусилий для ее освоения и поддержания в цивилизованном состоянии. Но ничего нового в освоение пространства с распада СССР мы не придумали (за исключением мобильной связи и Интернета, изобретенных опять же не нами).
Мы закапываем в землю трубы, ограничивая рынки сбыта и обрекая себя на ценовую кабалу. Мы, вообразив, что Китай может стать для нас альтернативой Европе, почему-то думаем, что пока еще даже близко не достигший европейского уровня развития Китай будет покупать у нас сырье по европейским ценам. Но Китай не ЕС; тут нет жесткого экологического законодательства, а основу энергобаланса составляет дешевый, в избытке добываемый в стране уголь, к цене которого китайцы и намерены привязать цены на нефть и газ. А это означает 35%-ный дисконт по сравнению с ценами, которые платят европейские покупатели.
Кроме того, у Китая богатый опыт получения сырья из стран, к которым он относится как к колониям: от Мьянмы и Индонезии до Анголы, Зимбабве и Судана. Поэтому к равной торговле в этой сфере китайцы просто не приучены — отсюда и “молчание Сечина” о том, как же была урегулирована задолженность КНР за поставки российской нефти, отсюда же и желание получать сырье по заниженным ценам в счет погашения кредитов “Роснефти” или “Транснефти”.
С советских времен мы так привыкли к экономической и политической монополии на просторах Евразии, что не заметили, как монополистами по отношению к нам стали китайцы, которые диктуют нам и условия транзита, и цены, и формулы строительства инфраструктурных объектов. Почему нас не удивляет тот факт, что газопроводы из Казахстана и Туркмении в Синцзян строят сами китайцы, а из России в Китай мы строим за свой счет? Обычно если заказчику нужно, то он и должен суетиться. Кому же больше нужна торговля между Россией и Китаем и что это значит в будущем для нашей страны?
Несколько лет назад миф об особости России был оригинально интерпретирован одним известным отечественным политологом, заявившим, что Запад — это “технологический придаток” России. В преддверии визита Путина в Китай прозвучало высказывание о том, что Китай, мол, становится “промышленным придатком” России.
Если вокруг одни придатки, хочется все-таки понять: кто же тогда мы?