Закон против турбулентности
«Партия власти» на глазах впадает в истероидное состояние — она очень-очень боится революции. Очень вежливо, как это ему обычно и свойственно, на это намекнул наш черно-серый кардинал Владислав Сурков, когда на встрече в Вятке с домашней оппозицией заметил: «У нас отношение к турбулентности очень обостренное. Вы должны понимать властные структуры. И начальство наше. Мы очень подпрыгиваем, когда начинает шевелиться».
Перед этим на свой глубинный страх перед революцией невольно указал Дмитрий Медведев, когда в ответ на упоминания правозащитников (на его же собственном Совете по гражданскому обществу) о разложении судебной системы, раздраженно бросил, что если менять судей, то повторится 1917 год.
Поскольку наш нынешний режим, очевидно, ищет вдохновение в просвещенном абсолютизме XVIII столетия, то он пытается создать так называемое «регулярное государство», в котором все стороны жизни подвергаются тщательной бюрократической регламентации. Таким образом, режим, панически боящийся революции — левой и правой одновременно, — пытается запретить все то, что может к ней привести. Для начала было создано очень расплывчатое антиэкстремистское законодательство, в соответствии с которым преступлением стал любой «наезд» на власть имущих, который называется «разжиганием вражды к социальной группе».
Но что делать с людьми, которые, выступая с самых государственно-патриотических позиций, указывают на провалы кремлевской политики, например, на Кавказе, или, еще страшнее, скажут что начавшийся антимилицейский террор имеет те же социально-политические корни, что и террор кавказских боевиков? ФСБ срочно обеспечивает себе и своим близкородственным структурам законодательную возможность рассылать им «письма счастья». В том числе по электронной почте. Предвкушаю, как среди уважаемых журналистов и общественных деятелей появится новая тема для светского общения: «Ну, чего, старик, как дела? — Дела просто супер: на прошлой неделе меня три раза отпрофилактировали — один раз заказным письмом и два раза спамом! — А мне все никак не шлют уже полгода. — Да, что-то мы где-то недорабатываем, стареем, осторожничаем…».
Но и после такой борьбы с крамолой остаются деятели, которые просто взяли моду выходить на улицу, скандируя «Соблюдайте Конституцию!». В советское время было проще: государство было тоталитарным, и каждый знал, что любое скандирование не утвержденных райкомом КПСС (так называлась «партия власти» в предыдущем воплощении) лозунгов является опасным политическим преступлением, а призыв соблюдать Конституцию — самым подрывным из всех возможных. Это диссидентствующие профессора могли делать вид, что не знают, что выполнение советской Конституции советским государством ведет к быстрой смерти обоих. Но это хорошо понимали руководители того управления КГБ («пятерка»), которое было призвано с диссидентурой решительно бороться. И жизнь подтвердила страшную правоту чекистов: после того как государство попыталось осуществитьь «самые демократические в мире» конституционные принципы, СССР и КПСС просуществовали всего полтора года.
Сейчас государство притворяется правовым и демократическим, а граждане норовят это проверить — в судах, на выборах, на митингах (которые они пытаются честно согласовать с этой самой властью). Но правящая в нашей стране послереволюционная номенклатура твердо знает: настоящая демократия сдует ее как пушинку. Поэтому, с одной стороны, «козлики» (не путать с красноповязочным активом, публично гадящим на непатриотические книги) злобно обличают оппозиционное «отрицалово» за скептическое отношение к выборам: дескать, отрицают парламентский путь и хотят захватить власть. Тем более что логика таких обвинений вполне очевидна любому заму по режиму и оперативной работе: не записывается в секцию кройки и шитья — значит, готовится к побегу.
А с другой стороны, через Госдуму протаскиваются такие шедевры законодательной мысли, как только что принятое требование согласовывать с властью проезд по улице пары автомобилей с синим ведерком (или белой ленточкой) и запрет выступать организаторами митинга тем, кто уже за митинги оштрафован. Мы-то знаем, как узок круг этих несогласных.
Тут видна незамутненная оперчекистская хитрость: 31 июля мы повяжем Лимонова, и 31 августа он уже не сможет быть организатором митинга на Триумфальной. И еще мы запретим сообщать о несогласованном митинге! А кто нарушит — разошлем профилактику! И никто никогда против нас не выступит.
Борцы с турбулентностью забыли, что те турбулентности, которые выполняли для бесчисленных в истории «старых режимов» роль удара милосердия, вовсе не были согласованы с мэриями и пэриями. Хуже того, накануне их проведение всячески запрещалось, подчас даже вводили в города войска, которым давались самые решительные указания.
Кремль решил, что режим будет править вечно, если не повторит ошибок Горбачева, — и успешно повторяет ошибки Наполеона III.
Консервативные идеологи режима не принимают в расчет того, что либеральная оппозиция не меньше них не желает разгула революционной стихии. Но при этом весь драматизм ситуации в том, что в отличие от 1988-1991 годов, либеральная оппозиция не только не выступает подстрекателем радикальных выступлений, но, напротив, на самом деле пытается предотвратить революционный кризис. Однако чем больше полицейских ограничений, объективно направленных именно против умеренной оппозиции, штампует послушный парламент, тем меньше доводов у сторонников эволюционных реформ. Умеренных оппозиционеров лишают возможности реального участия в политическом процессе — ведь именно их травит агитпроп, их будут запугивать «письмами счастья» и административными сутками. Поэтому у них нет возможности завоевать тот несомненный авторитет, который помог направить массовое революционное движение начала 90-х в сугубо мирное русло. И когда Его Суверенное Величество Российский Народ решительным движением ноги превратит нынешнюю «послереволюционную» элиту в «дореволюционную», либералы не смогут подыскать ни одного довода, чтобы умирить сердца.