Ещё немного о Курской битве
Хорошо, что наши историки как-то пытаются освежить в памяти людей грандиозные события Отечественной войны, которые, к сожалению, мы не только знали плоховато, но еще и освещали, даже в советское время, недостаточно хорошо. То ли наша партийная пропаганда скатилась на уровень поверхностного размазывания стратегических событий, то ли низовые агитаторы опустились до уровня освещения ничего не значащих частностей. Формализм одолел логику и анализ.
Вот и наши авторы, И.Н. Докучаев и Ю.В. Пищиков, хорошо освещая деятельность ПВО в районе Москвы зимой 1941-42 гг. и Курска в 1943 г., в описании стратегических действий на Курской дуге формально берут чьи-то цифры и выводы и приводят их в качестве базы для описания действий ПВО. Больше того, по складывающейся традиции они безудержно расхваливают «гениального полководца» Г.К. Жукова, не просто восхваляя его дела, но и приписывая ему чужие заслуги. Именно это звучит диссонансом в их статье: «Как уже сказано, во главе разработки и руководства ходом всей Курской операции стоял Г.К. Жуков. А он, как известно, перед каждой операцией изыскивал новое построение системы артиллерийской подготовки, новые приемы разведки боем и атаки главных сил, уделяя особое внимание проявлению хитрости и дезинформации противника. Он считал, что каждый бой, операция должны быть уникальны и неповторимы по своим условиям и, соответственно, такими же уникальными и неповторимыми были его решения и способы действий».
Ну нагородили авторы огород! Какое «новое построение системы артподготовки» изыскивал Жуков вообще, а тем более «перед каждой операцией»? Какие «новые приемы разведки боем»? Нашли теоретика. Зря что ли командир дивизии К.К. Рокоссовский задолго до войны писал в аттестации на своего командира полка Г.К. Жукова, что того нельзя ставить на штабную работу и ни в коем случае не допускать к преподавательской работе. Какие «уникальные и неповторимые решения и способы действий» авторы обнаружили под Ельней, Ржевом, под Москвой, когда он кричал всем: « Ни шагу назад!», когда он как командующий фронтом грозил расстрелять командарма Рокоссовского за грамотное решение на Истре, одобренное И.В. Сталиным. Как он трусливо спрятался за свою должность, свалив вину за гибель армии на командарма Ефремова, который предлагал остановиться и, оседлав железную дорогу, перекрыть снабжение гитлеровцев.
Но Жуков погнал армию без снабжения и тыла вперед. Окружал врага! Не зря Рокоссовский писал в аттестации, что ставить Жукова выше полка нельзя, в крайнем случае, замом комдива по строевой подготовке! Оно и действительно, офицеры в частях называли его «главным сержантом Красной Армии», а солдаты — «мясником». Но давайте остановимся конкретно на Курской битве и роли в ней Жукова. Будем ссылаться на самые честные, на мой взгляд, воспоминания — это «Солдатский долг» К.К. Рокоссовского. Честные уже хотя бы потому, что были написаны раньше других крупных военачальников и могли бы критиковаться всеми сколько угодно.
После разгрома немцев под Сталинградом, 4 февраля, Рокоссовского вызвали в Москву. Здесь у самолета он впервые увидел на плечах у встречавших погоны. В тот же день он был принят Сталиным. «Завидя нас, — пишет К.К. Рокоссовский, — он быстрыми шагами приблизился и, не дав нам по-уставному доложить о прибытии, стал пожимать нам руки, поздравляя с успешным окончанием операции по ликвидации вражеской группировки. Чувствовалось, что он доволен ходом событий. Беседовали мы долго. Сталин высказал некоторые соображения о будущем развитии боевых действий. Напутствуемые пожеланиями новых успехов, мы покинули его кабинет. Не могу умолчать о том, что Сталин в нужные моменты умел обворожить собеседника теплотой и вниманием и заставить надолго запомнить каждую встречу с ним… Штаб и управление Донского фронта переименовывались в Центральный фронт. Нам предстояло в спешном порядке передислоцироваться в район Ельца, куда из-под Сталинграда передислоцировались также 21, 65 и 16 воздушные армии, а также ряд соединений и частей из резерва Ставки…
Перед прощанием Сталин предупредил, что на меня возлагается новая задача, от успешного решения которой зависит многое. В Ставке Верховного Главнокомандования ознакомили с общим планом развития наступления на Курском направлении. Ради этого и создавался новый фронт, названный Центральным… Войскам нового фронта предстояло развернуться между Брянским и Воронежским фронтами, которые в это время продолжали наступление на курском и харьковском направлениях, и, взаимодействуя с Брянским фронтом, нанести глубокоохватывающий удар на Гомель, Смоленск, во фланг и тыл орловской группировке противника».
Так что, как видите, никаких новых систем артподготовки, никакой дезинформации и разведки боем. С колес и в бой, из-под Сталинграда под Курск, окружать орловскую группировку. 15 февраля надо было начинать наступление, но доводы Рокоссовского о нереальности сроков Ставку, т.е. Жукова, не убеждали. Рокоссовский пишет: «Предпринимая столь грандиозную операцию, Ставка, по-видимому, что-то недоучла… Между тем, обстановка складывалась все более угрожающая. Войска Брянского фронта остановились… Враг настолько усилил свою орловскую группировку, что можно ожидать контрудара каждую минуту. А штаб Воронежского фронта уже бил тревогу: противник перешел в наступление, ведет бои за Харьков, продвигается к Белгороду». Жуковские кавалерийские наскоки здесь ни к чему хорошему не привели. Поэтому «для ознакомлениями с положением и нуждами фронтов, — пишет Рокоссовский, — к нам из Москвы в апреле прибыли Член Государственного Комитета Обороны Г.М. Маленков, начальник тыла Красной Армии А.В. Хрулёв, зам. Начальника Генштаба А.И. Антонов и Первый секретарь ЦК компартии Белоруссии — начальник Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко, назначенный к нам членом Военного совета (обошлись без умника Жукова. — О.О.).
Московские товарищи находились у нас довольно продолжительное время, вникая в вопросы, относящиеся к состоянию войск, тылов — фронтовых и армейских (многие из них еще не были перевезены в районы расположения войск), интересовались проблемами оперативно-стратегического характера. Я поделился своими мыслями об организации обороны Курского выступа. Мне предложили изложить свои соображения в служебной записке на имя Верховного Главнокомандующего, что я и сделал. В записке давалась краткая оценка обстановки, сложившейся на южном крыле советско-германского фронта в результате зимней кампании 1942/43 года, и высказывались некоторые предположения, касающиеся военных действий летом. Наиболее вероятным участком фронта, где противник попытается развернуть летом свое решающее наступление, будет Курская дуга. Здесь он постарается повторить то, что ему не удалось зимой, но уже большими силами. Этому способствует конфигурация фронта. То, что противник продолжает перебрасывать войска в районы Орла и Белгорода, выдает его намерение воспользоваться своим нависающим положением над нашими частями, расположенными на Курской дуге. В записке говорилось о настоятельной необходимости создания сильных резервов Верховного Главнокомандования, расположенных восточнее Курской дуги, — они помогут отразить любой удар вражеских сил на этом направлении.
Так как в предстоящем сражении будет участвовать несколько фронтов, я коснулся в записке и некоторых вопросов руководства боевыми действиями (вот тут уж Рокоссовский очевидно намекает на Жукова, чтобы прислали его на время наступления или до него к какому-нибудь малорешительному Ватутину в качестве «погонялы». — О.О.).
Не беру на себя смелость утверждать, — скромно пишет Рокоссовский, — что эта служебная записка возымела свое действие. Возможно, сама общая обстановка на фронтах требовала особого внимания к Курской дуге. Но весной 1943 года в тылу Центрального и Воронежского фронтов был организован новый, Резервный фронт (вскоре преобразованный в Степной). Все-таки, видимо, и наше предложение о создании надежных резервов за Курским выступом было учтено… Не могу умолчать о том, что при обсуждении в Ставке предстоявшей операции (на этом совещании присутствовали и мы — командующие фронтами) были сторонники не ожидать наступления противника, а, наоборот, упредить удар.
В соответствии с принятым Ставкой решением Центральному и Воронежскому фронтам были отданы указания о создании прочной обороны…
Принятое командованием Центрального фронта решение было одобрено Верховным Главнокомандующим, и войска приступили к организации обороны».
Приняв решение о стратегической обороне в районе Курской дуги, Ставка направила на Центральный и Воронежский фронты А.М. Василевского и Г.К. Жукова.
Пусть они помогают Н.Ф. Ватутину и К.К. Рокоссовскому, соответственно, готовиться к отражению наступления. Ватутин с Василевским распределили войска по фронту равномерно, и это не вызывало возражений у Ставки, а Рокоссовский сосредоточил около 70% войск на 30% фронта, но именно там, где ожидал танковый удар немцев (район Ольховатки и Поныри). Вот тут «теоретик» Жуков и заволновался. А не придётся ли ему нести ответственность за такую самодеятельность? Да тут же (в отличие от Ватутина и Василевского) Рокоссовский всадил более 50% артбоезапаса (как выяснилось позже, за 40 минут до немецкого наступления и за 10 минут до их артподготовки) на головы немецких войск, танков и артиллерии, отодвинув их ослабленное тем самым наступление на целых два часа. Это теперь мы знаем, во что это всё вылилось. У Рокоссовского немцы даже первую линию обороны толком не сумели прорвать и через 6 дней захлебнулись полностью, Рокоссовскому не потребовались ни резервы Ставки, ни Резервного (Степного) фронта. А тогда, как только началась артподготовка Рокоссовского, Жуков срочно позвонил в Москву и, не говоря о ситуации, сообщил, что командующий фронтом все хорошо понимает и действует правильно, поэтому Жукову здесь делать нечего и он просит разрешить ему вернуться в Москву.
Не буду описывать блестящие действия Рокоссовского в ходе Курской битвы, но вот его слова: «К 11 июля фашистские войска, понеся огромные потери и не добившись успеха, прекратили наступление. За шесть дней непрерывных атак противнику удалось вклиниться в нашу оборону всего от 6 до 12 километров». А у Ватутина в это время самый тяжелый момент обороны, и резервы Ставки с Резервным фронтом ему помогают; Рокоссовский отмечает, что против него сражались семь пехотных, восемь танковых и одна моторизированная дивизия, против Ватутина — пять пехотных, восемь танковых и одна моторизированная.
Докучаев и Пищиков очень обтекаемо подводят итоги сражения. Они пишут: «В этой битве впервые были реализованы в полном объеме положения советского военного искусства, не только разработанные до войны, но и прошедшие проверку в Московской и Сталинградской битвах. Это главная заслуга советских военачальников — полководцев Г.К. Жукова, А.М. Василевского, К.К. Рокоссовского, Н.Ф. Ватутина, и других, а также Ставки во главе с И.В. Сталиным».
Если уж Докучаев и Пищиков упоминают здесь Ставку, то куда отнести персонально выделенного здесь Жукова? И кто тогда действовал «грамотно» на южном фасе дуги — Ватутин или Василевский?
Не сыграв никакой роли в ходе Курской битвы, Жуков, явно обиженный этим, стал ставить помехи действиям Рокоссовского. Когда его войска уже в наступлении под Бахмачом окружили и разгромили еще четыре пехотных дивизии врага и, взяв Нежин, открыли дорогу на Киев, оказалось, что фронт Ватутина, где находились Жуков и Хрущев, отстал от Центрального на 100-120 км. «Каково же было наше разочарование, — пишет Рокоссовский, — когда во второй половине сентября по распоряжению Ставки разграничительная линия между Центральным и Воронежским фронтами была отодвинута к северу, и Киев отошёл в полосу соседа! Нашим главным направлением теперь становилось черниговское.
Я счёл своим долгом позвонить Сталину. Сказал, что не понимаю причины такого изменения разграничительной линии. Ответил он коротко: это сделано по настоянию товарищей Жукова и Хрущева, они находятся там, им виднее».
И это ещё не вся деятельность Жукова и Хрущева! Рокоссовский добавляет: «Итак, к концу сентября войска правого крыла Центрального фронта на всем протяжении достигли реки Сож и готовились к ее форсированию, а войска левого крыла — 61, 13 и 60-я армии — к этому времени захватили и прочно удерживали плацдармы на западном берегу Днепра». (Причём 60-я армия Черняховского по указанию Рокоссовского стремилась на юго-запад в обход Киева. — О.О.) «Быстрое продвижение войск нашего левого крыла на киевском направлении заставило противника поспешно отводить свои дивизии, действовавшие против Воронежского фронта. Это, конечно, сильно помогло соседу. И все-таки жаль, что нам не разрешили нанести удар во фланг и тыл вражеским войскам, используя нависающее положение частей 60-й армии. Тем самым не только наша помощь соседу оказалась эффективнее, но мы не дали бы противнику отвести войска за Днепр» (и не было бы тех жутких жертв людей Воронежского фронта при форсировании Днепра, так что и тут Жуков с Хрущёвым накомандовали. — О.О.).
Остаётся обратить внимание читателей на жалкую отговорку Жукова по поводу стратегии Курской дуги на разборе учения в Белорусском военном округе в 1957 г., когда Хрущев и Жуков стояли у власти и успели оплевать Сталина. Докучаев и Пищиков от имени Жукова пишут, что тот сказал, что «совсем другие результаты могли бы быть, если бы немцы главный удар нанесли по вершине Курского выступа с целью выхода в тыл основных группировок советских войск, развернутых фронтом на север и юг»! Жуков прекрасно знал, принятое на битву решение Рокоссовского, доведенное до Ставки и одобренное Сталиным. Поэтому критиковать его спустя 14 лет было неприлично. В воспоминаниях Рокоссовский пишет: «Наибольшую опасность мы у себя на Центральном фронте видели в основании Орловского выступа, нависавшем над нашим правым крылом. Поэтому было решено создать здесь наиболее плотную группировку сил. На этом же направлении предусматривалось расположить и основную часть фронтовых резервов.
Такое решение вытекало из следующих соображений. Наиболее выгодным для наступления противника являлось орловско-курское направление, и главный удар (на юг или юго-восток) нужно было ожидать именно здесь. Наступление немецко-фашистской ударной группировки на любом другом направлении не создавало особой угрозы, так как войска и средства усиления фронта, располагавшиеся против основания Орловского выступа, могли быть в любое время направлены для усиления опасного участка. В худшем случае это наступление могло привести только к вытеснению наших войск, оборонявшихся на Курской дуге, а не к их окружению и разгрому.
Принятое командованием Центрального фронта решение было одобрено Верховным Главнокомандующим…», и умному Жукову не стоило заниматься пустым прожектерством, пусть и в 1957 г.
Здесь возникает другой вопрос: «Почему Сталин выбрал этого туповатого командира для направления на важные участки фронта для контроля за исполнением решений Ставки и Верховного Главнокомандующего. Не потому ли, что он выдумать чего-то своего не мог, а как сержант выполнял строго волю вышестоящего командования? Воспоминания Рокоссовского, написанные в 1968 году, показывают очень хорошо правоту аттестации, написанной комдивом на комполка Жукова, хотя эта аттестация и не приведена.
Напомню, авторы пишут, что «во главе разработки и руководства ходом всей Курской операции стоял Г.К. Жуков». С чего они это взяли? Даже из того, что я привел, видно, что к разработке операции Жуков отношения не имел, а как он руководил операцией, пишет Рокоссовский — третьего июля прилетел из Москвы, после артподготовки, утром 5 июля — улетел.