Белоруссия после выборов: без права переписки (1937)
Если до президентских выборов я жил через стенку с гостиницей «Европа», то сейчас, после выборов, я живу напротив огромного здания КГБ, через небольшую улицу – так близко, что можно протянуть веревку из моей комнаты в офис КГБ и сушить на ней постельное белье. Будучи человеком мистического мироощущения, даже в этой случайности, если отбросить паранойю, я увидел некоторую символику происходящего сегодня в Белоруссии.
По доброй воле и «заданию редакции» я должен иллюстрировать два репортажа, всего лишь по одной фотографии в каждом, с headline-ом: «Репрессии в Белоруссии» и «Будущее оппозиции в стране». Что можно снимать в этой связи? – я не имею ни малейшего представления… поэтому опять пью много кофе с утра, таким образом возбуждая себя, и иду на улицу рассматривать мрачные лица горожан в надежде найти что-то в их выражениях и формах, что позволит мне притянуть «за уши» фотографию к тексту репортажа, над которым работает голландец-журналист.
Если нечего снимать, а снимать надо, я всегда иду туда, где большое скопление людей. Это помогает мне. Я нахожу в толпе один-два сюжета на «заданную тему» и практически не пользуясь своим скудным воображением, небогатой фантазией и эпистолярным жанром с грамматическими ошибками в caption (подпись) под фотографией. Делать фотографии – простая работа – иди и смотри.., я двадцать лет хожу через «пустыню» под началом «фотожурналистики от Моисея» и мне порядочно все это надоело. Но и другого выбора нет или я просто его не вижу.
Каждое утро я смотрю в тонированные окна здания КГБ из своей временной комнаты и понимаю, что решение моих профессиональных проблем находится там – за границей этих зеркальных отражений, и если бы я был «фотографом-невидимкой», то мог бы найти самое прямое решение всех иллюстраций, которые мне приходилось когда-либо делать для газет и журналов. Но поскольку я всего лишь фотограф аккредитованный, то могу ограничиваться только вторичными проявлениями и следствиями. Я должен искать их и делать визуально-очевидными примитивным «языком фотографии».
Так называемая «американка» – тюрьма для политических заключенных, – находится где-то глубоко во дворах здания КГБ в центре Минска, и тот, кто ее видел и был внутри, говорят, подписывает документ «о неразглашении». Я не видел ее… поэтому мне и разглашать нечего. Но мне так кажется, что название «американка» оттого, что там когда-то держали «американского шпиона» или шпионов… еще в бытность советской власти и власти союзного КГБ. Но, скорее всего, политическую тюрьму так называют оттого, что она построена по американскому принципу строительства мест заключения: блочно как крепость с площадкой для прогулок внутри здания. Так или иначе, но сейчас в «американке» находятся все бывшие кандидаты в президенты, они не шпионы и Белоруссия далеко от Америки.
Я начинаю с того, что вхожу в бюро пропусков СИЗО и спрашиваю: «Могу ли я увидеть политических заключенных?» «Женщина в окошке» выпучивает недоуменные глаза и отвечает не мне, а своим коллегам: «Они совсем обнаглели!» Конечно, я не реагирую в том смысле, что это не мы обнаглели, а они.., просто говорю вслух: «Почему нет? «Попытка – не пытка», как выражался Сталин». «Женщина в окошке», кажется, шокирована наглостью фотографа и не в состоянии что-либо ответить, просто хлопает глазами и, онемев, смотрит на меня. Но к ней на помощь приходит охранник с дубинкой, который реагирует быстрее и профессиональнее: «Свобода находится вон за той дверью, а тюрьма – за этой!» Я выбрал свободу и опять оказался на улице. Это было хорошее начало – стал острее чувствовать происходящее вокруг, что и требовалось мне среди «белорусского болота времен диктатуры». Во всяком случае это было полезнее чем обычных несколько чашек утреннего эспрессо.
Мне интересно в Белоруссии. Я начинаю лучше понимать происходящее в 1937 году спустя семьдесят с лишним лет. Это не касается политики, экономики, формации государства. Не касается даже личности диктатора. Это касается людей – их «таинственного смирения» принимать ту действительность, которую им навязывают. Принимать «код Сталина» как единственную возможность выживания. Страх и Угрозы.
Варвара, молодая девушка-лесбиянка, присутствовала на демонстрации после выборов президента как представитель и наблюдатель от «общества сексуальных меньшинств». Ее били «дубинкой-фалосом» до потери сознания, разбили голову в кровь до сотрясения мозга, а на допросе в КГБ заявили: «Мы выгоним твоего брата с работы, если ты во всем не сознаешься…» Она созналась в том, что является лесбиянкой… Так это работает, так это всегда работало как в СССР, так и в фашистской Германии. В Белоруссии огромное количество тайной агентуры – осведомителей во всех слоях общества, которые докладывают друг на друга ради выживания себя и близких. Можно осуждать это? – никто не знает ответа потому, что далеко не всегда есть выбор «по-совести».
Есть в Белоруссии и образ Берии – таинственный Виктор Шейман с внешностью Гиммлера – личный друг «последнего диктатора Европы», неофициальный руководитель всех силовых структур и официальный представитель Президента в республике Венесуэла. Есть и министры-силовики, бывшие, которые бежали или беспробудно пьют горькую в уединении, надеюсь, по причине угрызения совести. Уверен, здесь можно найти любого «героя» всех времен и народов любой диктатуры. Они как близнецы братья или как факт подтверждения существования реакорнации зла.
Я стою на углу здания КГБ с дурацкой камерой наперевес вместо Калашникова и жду жену бывшего кандидата в президенты Некляеева, который сидит в «американке» в каких-нибудь ста-двести метрах от меня во дворах или подвалах КГБ. Она появляется в тот момент, когда ко мне подходит офицер спецслужбы и требует документы. Ольга Некляева (по белорусски – Вольга) наблюдает со стороны, не решаясь подойти ко мне. Но и я не узнаю ее – хрупкую невысокую женщину, младше своего мужа-писателя лет на двадцать как минимум:
«… я не знаю кто они были – люди в черном камуфляже и в черных масках на лицах. Они появились неожиданно из каких-то автобусов. Взорвали несколько «звуковых гранат» и полностью дезориентированы нас.., мы не могли понять что происходит….. Нас стали избивать дубинками. Пинать ногами уже лежащих женщин, мужчин – всех без разбору. От них исходила какая-то невероятная ненависть к каждому из нас… Мужу разбили голову и он потерял сознание. Мы успели отвезти его в больницу… Главный врач сказал, что муж должен остаться в реанимации по крайней мере до утра. Но все началось гораздо раньше. Минут через десять главный врач вернулся и неожиданно заявил, что ничего его здоровью не угрожает на самом деле и мы можем идти домой. Я не могла поверить в это и спросила другого врача-женщину. Она ответила, что мужу поставили столько уколов, что если бы он даже и мог двигаться раньше, то вряд ли способен это сделать сейчас. Тогда я сказала главному врачу, что мы никуда не пойдем. Он ничего не ответил, только потушил свет в палате и пожелал «спокойной ночи»…
За мужем пришли очень быстро. Шесть человек в штатском. Когда они еще шли по коридору, я сразу поняла кто они и попыталась перекрыть вход в реанимацию. Один из них сткрутил мне руки и стал удерживать. Другой давал команды остальным. Муж не мог встать с постели и они потащили его голого в простынях к выходу. Я продолжала кричать, но никто не пришел ко мне на помощь. Они даже не включили в палате свет. Потом КГБэшник толкнул меня в дальний угол и закрыл за собой дверь на ключ. Я продолжала кричать и стучать в двери кулуками… спустя какое-то время дежурный милиционер открыл двери… Шесть дней я ничего не знала о своем муже и написала заявление о его похищении.., но никто, ничего мне так и не объяснил до сих пор, кто похитил его из больнице и кто на это отдал приказ…
Можно до бесконечности бродить по Минску в поисках обнаружения следствий репрессий: говорить с людьми, смотреть им в глаза, верить рассказанному или нет, но всегда чувствовать что-то очень тяжелое в их сердцах, что не дает им покоя и вызывает в их сознании чувство тяжелой депрессии, независимо от того чью бы сторону они формально не поддерживали: оппозиции или диктатора.
В книжных магазинах больше не найти книг и стихов Владимира Некляева – их изъяли из продажи как будто бы их никогда не было. Письма, которые он пишет каждый день молодой жене Вольге из тюрьмы, она не получает. Как будто бы их нет или работает почта КГБ по принципу «без права переписки». Все должно быть также, как было: «нет человека – нет проблем», а если он есть, то все делают вид, что его нет. «Код Сталина» и цитаты от Сталина.
В кафе «Golden coffee», напротив здания КГБ, после унизительного процесса передачи вещей и продуктов в «американку», собираются жены бывших кандидатов в президенты и, наверное, подруги политических заключенных. Я смотрю на них, как они читают документы, «тайные записки» друг у друга и друг для друга… и почему-то думаю, что скорее всего только в некоторых женщинах есть какое-то удивительное чувство преданности идеалам их мужчин, которые для остального большинства кажутся наивными или недостаточно циничными для их существования в реальной действительности.
Каждый вечер, около восьми часов, между католическим храмом, под защитой папы Римского, и зданием правительства Белоруссии, под защитой диктатора, собирается не больше десятка человек, в основном женщины 40-60 лет, зажигают свечи и ставят их на постамент Георгия Победоносца, копьем убивающего Дракона – это единственно возможный протест граждан, но если граждан собирается больше десяти, то на помощь Дракону появляется ОМОН. Однако и каждое утро кто-то из администрации правительства возлагает свежие цветы к памятнику Ленина у здания правительства как бы в подтверждение тому, что диктаторы никогда не умирают и живут вечно, по крайней мере, вечно в сердцах и сознании его народа.
(Минск)
P.S. На импровизированной картине, которую создали люди-арестанты – наклеили свои фотографии или нарисовали себя во время событий 19 декабря на одном холсте. Я там не был, но свою фотографию тоже приклеил в фотошопе в знак солидарности с политическими заключенными.