Военные переводчики. Специальный репортаж Сладкова
Москва. Парк Лефортово. Неформальная встреча военных переводчиков. Институт, который они заканчивали, в советское время не упоминался в открытых публикациях. Его не было в списках военных учебных заведений СССР. Но учеба в нем шла. Выпускники и слушатели десятками, сотнями отправлялись за границу.
— Дело все в том, что мы недалеко здесь учились. Этот парк нам знаком с юных лет. Ну, кроме того, что мы здесь гуляли, мы здесь занимались. ФИЗО. Бегали кроссы. По три километра в сапогах. На лыжах катались.
— Военный переводчик тогда котировался намного выше, чем выпускник МГИМО.
А вот здесь-то и был тот самый легендарный ВИИЯ. Военный институт иностранных языков. Теперь здесь факультет Военного университета Минобороны.
Новое поколение военных переводчиков. Только сейчас нет ускоренной подготовки. Раз, два, офицерское звание – и на войну!
– Это проспект Карбышева называется. Проспект Карбышева. Здесь всегда дует сильный ветер. Вот. И сюда мы обычно приходили, выстраивались перед столовой. Доклад сержантам, по-моему.
— Зимой и летом?
— Зимой и летом. И справа по одному в столовую шагом марш.
— Когда мы стояли здесь в зимний период, так называемая была зимняя стойка. Пытались согреться тем, что стояли, несколько набычившись. И самое страшное было, когда кто-то сзади подходил и проводил вот так по холодной гимнастерке, которая сразу же прилипала к озябшей спине.
Игорь Брыгин попал на ускоренные курсы после армии. Выпало изучать португальский язык. Потом командировка в неспокойный Мозамбик. Вернулся домой, доучился в институте и опять в Мозамбик. Там была настоящая война.
«Попал в место, которое представляло из себя натуральное болото. Температура воздуха максимальная, какую можно представить себе на планете. Влажность максимальная. Год я прожил без вентилятора. Без накомарника. Про кондиционер мы даже не слышали там», — вспоминает он.
Мозамбик получил независимость от Португалии в семьдесят пятом году. И взял курс на социализм. Национализация, исход португальских специалистов, крах экономики. ЮАР и Южная Родезия сформировали вооруженную оппозицию. Воевать с ней местной армии помогали советские специалисты. Это была настоящая война.
«Вот это трехлинейная винтовка ППШ. У меня был наган 1915 года, Санкт-Петербургского оружейного завода, — вспоминает Брыгин. — Другой 19-го Тульского оружейного завода. А вот это, если Вы узнаете, это танки Т-34. То есть, у меня батальон был на Т-34. А как известно, в ЮАР были танки «Тигр». То есть было дежавю. «Тигры» опять встретились с «тридцатьчетверками».
Опасность для жизни была всегда и везде.
«Вообще у африканцев нет такого благоговения перед человеческой жизнью. То есть они к ней относятся гораздо проще. А здесь вообще нет понятия сострадания. То есть это очень жестоко проходило. Когда мы ехали на работу утром, то мы могли видеть взорванный состав железнодорожный, сгоревшие машины», — вспоминает Брыгин.
Ветераны ускоренного выпуска — в своих бывших казармах. Никаких двухъярусных коек. Ленинской комнаты нет. Вместо одного общего помещения — уютные кубрики.
— Никакого романтизма. Какая же это казарма!
— Вот это называется кантик. Видите, здесь идет ребро, и оно специально выставляется, то есть понятно. Это вот только, когда я солдатом служил, оно делалось. А так — у нас было более лояльно.
Учились здесь буквально днем и ночью.
«Почему приходилось ночью учить, я объясню. В первый день, как только мы поступили, на первом занятии незнакомого мне португальского языка к следующему дню мне дали выучить 145 слов. То есть я завтра должен был прийти и знать 145 слов. Первое занятие. Вот такая была нагрузка», — продолжает Игорь Брыгин.
Любительская хроника. Афганистан. Не для широких экранов. В эту страну отправлялось большинство выпускников ускоренных курсов. Работать приходилось не в наших частях, а с афганской армией. Помогать советникам из СССР.
Александр Карпенко. Переводчик, поэт, ветеран войны в Афганистане. Только кажется, что он с легкостью берет аккорды. Сильное ранение — рука функционирует с трудом.
Он учился в Общевойсковом училище. Отчислили. За дисциплину. Армия. А потом те самые ускоренные курсы. И — 37-я афганская бригада коммандос.
«Военную форму нам выдали только в афганской военной части. Она была направлена на то, чтобы не выделяться среди остальных. То есть солдатская форма, поскольку шли сведения, что вражеские снайперы запросто определяют по погонам, кто там командир и просто устраняют», — вспоминает он.
За короткий срок военный переводчик Александр Карпенко принял участие в тридцати боевых операциях. Однажды колонна коммандос попала в засаду. Начался долгий, серьезный бой, Александр был тяжело ранен. Эвакуацию афганские командиры проводить отказались. Жизнь ему спас военный советник Александр Завьялов.
— Завьялов выхватил пистолет, наставил на афганского комбата, рассвирепел и говорит: если ты, собака, сейчас же не дашь бронетранспортер, чтобы мы увезли отсюда своих раненых и афганцев тоже, я тебя убью.
Три года по госпиталям. Долгое восстановление. Затем Литературный институт. Александр Карпенко говорит: война сделала из мальчика мужчину, а из графомана поэта.
Путешествие в историю. Курсантская столовая. Конечно, обстановка не та, что тридцать лет назад. И это нормально. Все равно — воспоминания, воспоминания.
— Все нас в основном называли ускором. Вот когда в общем глобальном разговоре люди не очень тонко знающие: где ты учился? На ускоре. Это была визитная карточка.
Один из преподавателей ускоренных курсов Владимир Миколайчик – профессор кафедры средневосточных языков Военного университета. Ох, говорит, молодые они были, дерзкие!
Учатся обычно в инязе пять лет. А тут в течение десяти месяцев. Конечно, это энтузиазм, работоспособность невероятная. Она и может поддерживаться, такая работоспособность, только в течение десяти месяцев. Иначе человеку не хватит, он просто свалится. Вот что это было такое. Такой душевный подъем.
В фойе учебного корпуса Военного университета установлена мемориальная доска — на деньги выпускников ускоренных курсов. Память об их однокашниках. Этот список далеко не полный.
— Вот только-только мы получили офицерскую форму, только переоделись в казарме, вот он вышел, говорит: сними меня, Женя. И два года отслужил в Афганистане, и в конце командировки буквально так случилось, что вот он погиб. Это 83-й год.
Мы узнали о наших военных переводчиках сущий мизер — информацию, что лежит на поверхности. Они сами рассказывают — о том, что сегодня уже можно произносить вслух.
В советские годы в институте преподавали сорок иностранных языков. Военных переводчиков готовили к работе в сотне государств. В основном посылали туда, где горячо.
Сколько погибло выпускников института? Официально — только в Афганистане пятнадцать человек. Но сколько их кануло в разведках, контрразведках? А эти «конторы» свою статистику никому не дают.